Мраморное сердце

Старение самого Райана они никогда не обсуждали, это просто было человеческим фактором, обыденным фактом, но ему казалось, что сам он не имеет права стареть, и что он обязан найти формулу вечной молодости, во всяком случае, именно так считал Райан. Его это настораживало, почему только он должен соответствовать идеалам? Но Райан для него был идеален, даже стареющий, ему и в голову не приходило расстраиваться из-за его старения, он принимал его зрелость всегда как должное. Но сам он чувствовал себя загнанным в угол, складывалось впечатление, что в обмен на то, чтобы лицезреть свою красоту и молодость в мраморе, он продал своё право на старение и увядание Райану. И как он сможет избежать этого, он не знал, но он это сделает любой ценой, он просто знал, что у него нет выбора, и его мраморное отражение укажет ему путь, как сохранить навсегда вечную молодость.

Его безразличие к траурности смерти, что воспевают люди, начало поражать Майкла, ведь до этого он так не любил обсуждать те вопросы, которые были ему страшны или непонятны. Он терпеть не мог смаковать смерть, болезни и прочие ужасы мира на уровне войны и климатических изменений. Сейчас же ничто не могло расстроить его до этого оплакивающего состояния жалости, любая несправедливость в мире, любая болезнь друга, любая смерть в его окружении теперь была всего лишь фактом, которые необходимы для равновесия жизни. Майкл переживал, что Джулиан станет чёрствым и бесчувственным, но ему это точно не грозило, он ощущал столько же эмоций ко всему вокруг, сколько и раньше, просто вещи, которые раньше ему казались неудобными или страшными, он теперь воспринимал смиренно. Он принимал их без оговорок, так же спокойно, как и рождение племянницы или подписание мирного договора на Ближнем Востоке.

На репетиции Майкла современной версии балета «Жизель» он улёгся спокойно в гроб, доказав тем самым Майклу, насколько он теперь спокойно относится к антуражу смерти, его ничто больше не пугало, кроме страха как-то разочаровать Райана. Или то, что скульптура отвергнет его, и он никогда не сможет познать до конца её тайны, блуждая всю оставшуюся жизнь как серый призрак, лишённый всякого смысла, без целей и привязок, проклятый урод, чья душа не нужна ни жизни, ни смерти.

Он даже обсудил с юристом своё завещание, где выделил внимание пункту, что делать с его телом. Его семья, как католики (но не шибко религиозные) требовала захоронения тела, но только ему распоряжаться, что делать с его телом после смерти, хотя пока что он не видел своего конца, он ещё не готов, он найдёт способ не умирать. Скульптура Джулиана дразнила его вечностью, и он раскусит её тайны. Он решил завещать своё тело Жану Ланже, чтобы тот смог уже сделать полноценную скульптуру с каждым органом, с каждой веной внутри, с каждой перекрученной мышцей. И Ланже заполнит его статую этими мраморными внутренностями, вдохнув в неё ещё больше жизни, это будет прекрасная кода почтить его. Но когда он вышел в тот день от юриста, сердце его ликовало, он был вечным, вечным, вечным, и в теле и в духе, он был в шаге от того, чтобы принять вечность!

Он даже решил пригласить Жана к себе в гости, ведь тот тогда продинамил новоселье, обещая, что обязательно найдёт время как-нибудь, чтобы посмотреть, что за домик он облюбовал как своё семейное гнездо. Джулиан понимал, что для Жана это был всего лишь оборот вежливости, этот скульптор никогда не стремился к фамильярным отношениям со своими американскими знакомыми (почему-то Джулиан не мог назвать Жана своим другом, слишком много тайн в нём было, а между друзьями это непозволительно). Он понимал, что придётся проявить настойчивость, чтобы тот уже не отвертелся. Жан всё время находил отмазки, Джулиан знал, что на нейтральной территории или в его мастерской он бы с радостью его принял, даже без Райана, но на чужой территории (личные пространства) он чувствовал себя некомфортно. А Джулиану нужно было именно это чувство защищённости, что именно он был тот, кто ведёт разговор и контролирует его.

Конечно, он даже не надеялся узнать тайны этого странного человека, который всем пытался внушить, что в нём вообще нет никаких загадок, но ему хотелось, чтобы Ланже оценил его, как он за последнее время вырос. Тут он был в своей среде, здесь никто на него не давил, никто не засасывал в мраморные призрачные сады, и это должно было сыграть ему на руку. Жан согласился забежать к нему только тогда, когда Джулиану удалось с помощью главного редактора архитектурного журнала, в котором вышла пухлая статья про его дом выцепить на несколько недель раньше каталог с образцами итальянского мрамора, где можно было заранее зарезервировать заинтересовавшиеся виды. Так что всё было готово к приёму гостя. Джулиан даже выбрал день, когда Майкл был на сцене, и пока его возлюбленный вернётся домой, пройдёт много-много часов, всё-таки они сейчас жили не на Манхэттене.