Мраморное сердце

Близость с Майклом не стала менее холодной или отстранённой после того, как они с Райаном возобновили свой сексуальный контакт. Потому что, по сути, он всегда всю свою жизнь сравнивал своих любовников с Райаном, именно Райан был его первой любовью, его путеводителем в мир высокой моды, его покровителем и его началом собственного божественного познания. Так что абсолютно все его любовники уступали Райану во всём, он привык к этому, и держал эти воспоминания как что-то сокровенное, как кусочек райской жизни, за которой он подглядел, и теперь трепетно лелеял эти воспоминания. Он теперь понимал, что осознанно прятал свои чувства к Райану, потому что думал, что они односторонни, и почти сам поверил в то, что перерос этот период. Но после того как в его жизнь ворвалась скульптура, можно было не скрывать переполняющих его чувств к Райану. Он впервые за столько лет смог признаться Райану в любви, когда Райан воспринял его слова всерьёз. И более того, эти слова звучали для Райана как музыка, как что-то, чего он так жаждал и сам. Теперь он адекватно относился к собственной влюблённости, которую уже язык не поворачивался так называть, потому что влюблённость была построена на гормонах, а с Райаном он давно уже вышел на новый уровень, их отношения теперь основывались на общих высших целях.

Джулиан был очень занятым, его энергии хватало на множество дел, а компенсация в виде сна теперь была не такой уж и большой потребностью. К тому же он прекратил долбаться, только когда он позволял себе медитацию и уединение со скульптурой, он мог рискнуть затуманить свой разум, чтобы расширить быстрее горизонты и окунуться в новый опыт как можно безболезненнее. Он следил за своим телом и питанием, так что пылал здоровьем, хотя вне мира моды он и походил на анорексика с первого взгляда. Его стали ещё чаще приглашать на светские рауты, и он уже выборочно относился к этим приглашениям, выбирая, что важно ему для карьеры или новых контактов, связанных с его интересами. Он старался всегда быть с парой, поднимая так свой престиж, к тому же Майкла постоянно хотели фотографировать, так что он попадал потом на многие фото с репортажей этих вечеринок. Он всегда любил внимание, правда, он никогда не искал его просто ради самого внимания, ему нужна была цель, почему он заинтересует публику, потому что он не считал себя пустым и поверхностным позёром.

Он видел, как люди тянутся к нему, как он становится всё интереснее, его никогда уже нельзя было застать врасплох, он соблюдал деловой этикет с рафинированной долей фамильярности, и так непринуждённо у него это выходило, что он моментально цеплял людей даже из самого высшего общества. В арт кругах он был кем-то вроде звезды, особенно среди самих художников, которые высоко ставили скульптуры Ланже, и ему даже предложили несколько раз позировать для работ других художников. Он согласился только один раз, но понял быстро, что этот молодой художник совершенно неверно толкует его личность, и размазня его оказалась такой же бесполезной, как и все его высокопарные философские речи, явно заученные из умных книжек. Никто никогда не сможет отобразить его сущность как Жан Ланже, он это знал, да все это знали, так что бесполезно было даже пытаться превзойти гения.

Порой он пересекался на этих мероприятиях с Райаном. Он не позволял эмоциям нахлынуть, так что со стороны они казались лишь прекрасно воспитанными коллегами. Но иногда их взгляды ловили друг друга, и в них вспыхивало то особое узнавание любовников, то стремление покорить вечность вместе, и после этого они были заряжены энергией друг друга на протяжении всего вечера. Оба они знали, что не желают этой совместной публичности, потому что людям свойственно всё опошлять и приземлять, никто никогда не сможет понять, что именно их связывает, и насколько мнение всего мира не имеет значения. Даже на открытиях галерей, где были выставлены работы, от которых у них обоих наворачивались слёзы, и не хватало дыхания, даже они были неким вариантом чистилища, по сравнению с тем, что им давал мир галереи Райана, которая открывала им двери ада и рая одновременно, марая и освящая их в противоречивых ощущениях. Оба могли контролировать себя на людях, оба ценили ту тайну, что они хранили добровольно от всего мира, и хотя оба они жили такими полноценными и яркими жизнями, они были лишь временным путём к настоящей жизни, которая ждала их тогда, когда мраморная копия Джулиана раскрывала им их потенциал.