Мраморное сердце

Райан не мог противиться сексуальному жару, они занялись любовью прямо на полу, и Джулиан постоянно держал контакт глаз, то с Райаном, то со своим мраморным отражением. Райан был настойчивым и на грани грубости, но тело Джулиана поддавалось ему во всём, оно прямо скользило под его руками, поцелуями, фрикциями его полового члена, это был не звериный восторг, а творческий процесс. Они как будто создавали этим сексом экспериментальное полотно, все органы чувств улавливали некую новизну, это был секс с ангелодемоном, огненная страсть похоти пробуждала в нём самом демоническое создание, но непорочность и свет очищали эту вульгарную похоть до кристальной белизны. Он задыхался от собственной беспомощности и от того чувства, что ему подвластно в этом мире всё, он утопал в противоречиях и крайностях, пока наконец-то не выстрелил своим оргазмическим фонтаном, отпустив все эти эмоции, не уступающие по силе тому, что человек испытывает перед моментом, когда гильотина отрезает ему голову.

Нелегко было возвращаться в суровую реальность примитивности, но Райан понимал и то, что испытывая такие противоречивые и интенсивные эмоции, можно просто раствориться в этом, исчезнуть, и его разум повредится. Он примерно понимал сейчас, что испытывает Джулиан во время своих медитаций на скульптуру, или Жан, когда создаёт свои творения, глубина и мощность их чувств была недоступной простому человеческому мозгу. Но эти моменты были так редки в его собственной жизни, и только Джулиан способен был зажечь его и дать прикоснуться к вечности. Только как жить с этими чувствами постоянно? Повторится ли когда-нибудь это сказочно-болезненное состояние? Он был весь выжат, и если Ланже и Джулиан ощущали после этого прилив энергии (несмотря на усталость тела), то он был измождён во всех смыслах. Но это было такое ощущение, от которого даже не склонный к зависимостям сильный духом человек не способен отказаться.

– Нам нужно придумать, как вернуть Джулиану его сердце, – говорил повседневным тоном Джулиан, изящно надевая на свои прямые и стройные ноги, укороченные по моде брюки.

– Нет, – оборвал его Райан, – ты прекраснее всех без одежды, особенно рядом с ним…

– Но ты же столько раз твердил, что нет ничего прекраснее человека, одетого в твою собственную одежду, и никакое обнажённое тело, даже если по всем параметрам совпадающее с твоим идеалом, не способно затмить целостное восприятие человеческого индивидуума, одетого в шмотки нашего бренда…

Райан на миг задумался, а ведь это так, его одежда, созданная по его видению идеальных людей, преображала даже тех, кто имел телесные изъяны. – Ты испортил свой образ, твои трусы другой фирмы, любая лишняя деталь способна убить целостность образа, и тогда лучше обнажёнка. – Он улыбнулся после этих слов, заметив, как нарциссичное эго этого блондина смакует его комплименты. Но он действительно был сегодня неотразим, ушла его суетливость и хаотичность, он был собранным и однокусковым. Но теперь его занимали и более серьёзные темы, Райан и сам задумывался, станет ли Ланже потрошить свою скульптуру по его просьбе, чтобы внедрить ей сердце. Это будет символический акт, который приблизит мраморное изваяние на один шаг ближе к жизни, это было крайне важно на данном этапе развития, на данном этапе их странного треугольника.

– Мы с тобой не скульпторы, – продолжал свою тему Джулиан, которую Райан проигнорировал, потому что ещё не придумал, что ответить, – но я не думаю, что это дело можно поручить кому-то кроме Жана. И дело даже не в дикости просьбы, мне всё равно, что о нас подумают, мир искусства полон чудаков. Только Жан знает эту скульптуру, и только он сможет передать ту энергию, что он вложил в создание сердца, чтобы Джулиан не отторгал его как инородный предмет.

Райан и сам это понимал, он знал, что Жана будет нелегко уговорить притронуться к своей готовой скульптуре, чтобы изменить её, даже если эти изменения будут изнутри, легче будет попросить его сделать новую скульптуру, но ведь он не работал с теми же самыми моделями два раза! Но сделал же он ему сердце, не просто же так ему валяться или украшать стеклянные музейные столы (да и не собирался он выставлять его на всеобщее обозрение, это было слишком личным), так что, судя по логике, Ланже уже пошёл против своих принципов. Он дополнил свою готовую скульптуру, и теперь она была неполноценной. Он уже знал, на что будет давить, чтобы Жан завершил свою работу.