— Герцога, — сказал отец Антоний, — перевезут в Испанию. Его бальзамировали, и завтра герцогиня с дочерью повезут его на почтовых. Господин виконт поедет с ними.
— Так вы не купите грибов? — спросил Жан.
— Куплю, мой Жанчик. Иди на кухню и отдай их Марионе.
Жан, хорошо знавший всех в замке, провел меня через двор в кухню, где, несмотря на раннее утро, собралось уже множество народу. Спутник мой представил меня служителям и пастухам как своего земляка, и меня пригласили к общей трапезе, состоявшей из ужасной похлебки, которую я для вида ела с большим аппетитом.
Из общего разговора, к которому я со вниманием прислушивалась, я узнала следующее.
Герцогиня де Салландрера и ее дочь целый день рыдали, запершись в своей комнате, виконтесса д'Асмолль была с ними, маркиз находился в ужасном состоянии, он целый день бродил по замку, как сумасшедший, с помутившимися глазами, бледный, молчаливый и угрюмый. Наконец, последнее, самое драгоценное для меня сведение было то, что слепого назначено хоронить в восемь часов утра и по обычаю, существующему во Франш-Конте, его должны были нести на сельское кладбище в открытом гробе и с непокрытым лицом. Кроме того, что гроб стоит в отдельной комнате, куда каждому дозволяется войти.
— Можно посмотреть покойника? — спросил Жан.
— Можно, — отвечала кухарка Мариона. — Да только на него неприятно смотреть, потому что он весь разбит на куски, лишь одно лицо не повреждено.
— Он упал на спину, — прибавил служитель.
— Но он и при жизни был страшен, — заметил кто-то. — Лицо его было как будто опалено.
Последние слова заставили меня вздрогнуть.
Мы вышли из кухни, и Жан повел меня в комнату, которую занимал слепой при жизни.
Я остановилась на пороге в сильном волнении.
Раздробленный и обезображенный труп был сперва завернут в свивальники, как мумия, а потом одет и положен в постель со скрещенными на груди руками. Подле него, на столе, горели две свечи. В ногах стоял на коленях семинарист в белом стихаре и читал заупокойные молитвы.
Мои глаза устремились на покойника, его страшное,
Я взяла Жана за руку и потащила его из комнаты.
В коридоре я наскоро перебросилась с ним несколькими словами.
Ровно в восемь часов явился священник в облачении, за ним следовали причетник и певчие. Покойника положили в гроб, и четыре служителя понесли его на кладбище.
Около ворот к шествию присоединились еще два человека, это были виконт д'Асмолль и маркиз де Шамери.
Я спряталась в толпе крестьян, хоть была так удачно переодета и загримирована, что мне нечего было опасаться, будто меня могут узнать.
Как в покойнике я узнала сэра Вильямса, так и в бледном
Погребальное шествие приближалось к сельской церкви. Тогда я сделала знак Жану, и мы отошли за скалу, находившуюся на краю дороги, и потом пробрались в лес.
Узнав все, что я хотела узнать, я возвратилась в замок де Клэ.
— Ну, что? — спросил Роллан, подбежав ко мне.
— Я не ошиблась, — отвечала я. — Это он.
— Рокамболь? Вы уверены?
— Как нельзя лучше.
— Что же мы теперь будем делать? — спросил он.
— Вы — пока ничего.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил он обидчивым тоном.
— Друг мой, — сказала я. — Вы должны дать мне слово, что останетесь здесь и не возвратитесь в Париж до тех пор, пока не получите от меня на то разрешение.
— Но…— хотел было возразить Роллан.
— Предоставьте это дело мне. Я хочу и должна узнать, что сделалось с настоящим маркизом де Шамери.
— Итак, вы, графиня… Вы уедете?
— Да, сегодня вечером, — отвечала я.
И действительно, в тот же вечер я села в почтовый экипаж и отправилась обратно в Париж.
Рассказ Баккара так сильно заинтересовал доктора Самуила Альбо, что он не мог удержаться от восклицания:
— Графиня, я уверен, что благодаря вашей прозорливости мы сумеем обличить этого дерзкого мошенника.
— Терпение, доктор! Выслушайте до конца мой рассказ. Если я одна узнала в маркизе де Шамери злодея Рокамболя, то этого еще недостаточно, чтобы сорвать с него маску. Для того чтобы так смело явиться в свет маркизом де Шамери, Рокамболь должен был достать свидетельство, паспорт — одним словом, все документы, удостоверяющие его личность как маркиза де Шамери. А для этого он, по всей вероятности, обокрал или даже убил того, чьим именем так дерзко завладел.
Приехав в Париж, я отправилась к графу де Кергацу.
Граф, узнав от меня обо всем случившемся, остолбенел, когда я рассказала ему об ужасной кончине сэра Вильямса, ибо считал его уже давно умершим в Австралии.