Мстислав, сын Мономаха

Мстислав тяжело вздохнул, потряс головой, словно пытаясь отогнать невесёлые навязчивые мысли, и обратил взор на молчаливого Олексу.

– Ну что пригорюнился, друже? – через силу улыбнулся он. – Уж Городище недалече. Учиним ныне пир по случаю охоты славной. Бояр созовём, гостей иноземных.

– Что пиры, княже? – хмуро вымолвил Олекса. – Истосковался я без дела. Уж и петь не хощется нисколь. Никудышный я песнетворец. Выброшу гусли, ни к чему они. Не для моих неумелых перстов созданы, видать. Пустил бы ты меня, Мстиславе. Везде по Руси рати идут, поганые давят, а я тут… – Он сокрушённо махнул рукой. – Хоть какое б путное дело за жизнь свою створил! Биться с Ольгом, и то ты меня не взял.

– Глупости речёшь! – сердито оборвал его Мстислав. – Успеем ещё, навоюемся, крови прольём невесть сколько! Радуйся, дурень, что в мире покуда живёт народ. Война, усобье – оно всегда людям в убыток. А поёшь ты славно, Олекса, не наговаривай на себя.

– Да где там славно! – Олекса грустно усмехнулся. – Верно, не слыхивал ты, князь, друга моего, Ходыну с Клещина озера[23]. Вот он поёт – заслушаешься!

Мстислав пожал плечами и ничего не ответил.

«У каждого – свои заботы, – подумалось ему. – Кому мечом махать, кому песни слагать, кому землю пахать, а кому и княжить».

Вот он – князь Новгорода, почитай, второго на Руси, после стольного, города, а может, и первого, самого богатого, большого, многолюдного, князь самой обширной земли. Но может ли он встать хотя бы вровень со Святополком? Куда там – власть его ограничена боярами, мужами набольшими и нарочитыми, опоясанными златыми поясами, кои надевают они, когда выходят на вече на Ярославово дворище.

Судебную пошлину вынужден Мстислав делить поровну с вечем, заменить какого тиуна или посадника и то без согласия веча не мог. Выдавалась ему и его дружине ежегодно дань в триста гривен[24], но из них двести должен был он отсылать отцу в Переяславль. Не князь – данник, раб, холоп. Ни в каком другом городе, наверное, не живётся князю так худо, везде он – господин, здесь же господин – Новгород, его бояре и купцы, а князь лишь послушный исполнитель их воли. Ведь даже жил Мстислав на Городище – в княжьем сельце в нескольких верстах от города. Так повелось исстари: после прадеда, Ярослава Мудрого, почти никому из князей заносчивые «вящие люди» не дозволяли селиться в хоромах на Ярославовом дворище.

С годами начал Мстислав понимать Святополка – хотел нынешний киевский владетель убежать из этого вольного града, дабы освободиться от тяжкого ярма боярской неволи.

Эх, похватать бы этих Ставров, Гюрят, Завидичей, посажать в порубы[25], раздать их земли верным людям! Вот тогда… Если бы всё было так просто! Похватать! Тотчас явятся людишки из Киева с тайными речами, и все супротив него встанут – бояре, ремесленный люд, смерды[26], церковь. Тогда не удержаться в Новгороде, война придёт на землю, смута пойдёт, кровь прольётся, и всё, выходит, по его, Мстислава, глупости. Вот и приходится сидеть, ждать лучшего часа и улыбаться всем подряд – иереям, боярам, простолюдинам. «Бог терпел и нам велел» – так сказано в книгах. Терпи, ожидай, молись пуще – всё сбудется тогда в жизни бренной. Так говорят босоногие монахи из Киевского Печерского монастыря. Правы они, нет ли? Надоело Мстиславу молиться, надоело терпеть, ждать, но знал он – иного пути нет. Властолюбие, не подкреплённое силой, ведёт человека к гибели – так учили уже не монахи, учили русские летописи.

С упоением ещё в детстве читал Мстислав повесть об убиенных Борисе и Глебе, читал и внезапно проникался жалостью… ко гнусному убийце – Святополку Окаянному[27]. Правду говорят люди – зло есть несчастье. И ещё иная правда читалась как бы между строк – погиб Окаянный оттого, что слаб был, что опоры в Киеве не имел, что надеялся токмо на ляхов да на печенегов![28] А что ляхи да печенеги? Для них Русь – чужбина.

…Кони незаметно подвезли всадников к Городищу. Перед ними возник хорошо знакомый Детинец, сложенный из толстых брёвен, с городнями[29] и бойницами, в оконцах которых виднелись головы дружинников, обрамлённые булатными шишаками[30] с бармицами[31].

У широких провозных ворот стояли два рослых воина в тяжёлых кольчугах, с круглыми щитами и длинными копьями в руках. При виде князя они прислонили копья к стене и отвесили ему глубокие почтительные поклоны.

Совсем даже не глядя в их сторону, Мстислав проехал через ворота внутрь Детинца. Кони забарабанили копытами по дощатому настилу широкой улицы. По левую руку потянулись неказистые маленькие избёнки княжеской челяди, справа же показалась высокая башня-вежа, в которой жила Мстиславова гридь.

Миновав ещё несколько утлых построек – то были княжеские амбары и кладовые, – Мстислав с Олексой подъехали к крыльцу высокого, в три яруса, деревянного терема.