Мстислав, сын Мономаха

Наконец судно подплыло к причалу, дюжие корабельщики привязали его канатами к железным кольцам на берегу, затем с корабля спустили широкую лестницу; ловко сбежал по ней, тряся козлиной бородкой, лукавый Клима, а за ним, поддерживаемая варяжскими воинами из свиты, вся в сверкающих роскошных одеждах, сошла на землю невеста. Огромная, полная, рослая, она с надменностью взирала светло-серыми своими очами на Мстислава; была выше его, крупней, наверное и сильней.

В земле свеев, на крутых скалистых берегах фьордов, выживали всегда только самые сильные, и женщины там рождались крупные, часто не уступающие мужчинам в воинском умении, заменяющие их в битвах. И эта была какая-то будто вынесенная из морских просторов, закалённая, обветренная, дочь викингов, нурманов, которые бороздили просторы океана и наводили ужас на весь мир.

…Мстислав с улыбкой на устах подошёл к невесте, сказал, как полагалось, приветственные слова по-свейски, осведомился, не устала ли королевна в пути, на что Христина отвечала, что нет, она привыкла к морю и не боится качки.

Мстислав повнимательней оглядел невесту. Круглое полное лицо, вздёрнутый маленький нос – вероятно, в роду у неё были какие-нибудь лопари[43], – тонкие розовые уста, в ушах – тяжёлые золотые серьги, на голове – белая меховая шапочка, из-под которой ниспадала на плечо толстая золотистая коса, на широких плечах – длинная, почти до пят, отороченная горностаем шуба – такая хоть и чересчур тепла для теперешней погоды, но зато придаёт величие и важность.

Князь протянул невесте десницу, и легла на его ладонь большая её рука – рука тяжёлая, как у воина, непривычная, наверное, к перу, может, державшая не раз меч, но, скорее всего, не знавшая ни пера, ни меча, а только большую деревянную ложку.

…В тот же день состоялось венчание. Жених и невеста с торжественностью, в окружении бояр и дружины направились ко вратам Софийского собора. Ехали по мосту через Волхов, Христина надменно смотрела ввысь, поверх толпы людей, Мстислав же ехал по мосту если не с замиранием сердца, то с опаской, ибо знал: мост – место, где сходятся в дни ссор горожане, где не одного человека умертвили, откуда не одного посадника и боярина сбросили в реку. Место это – одно из самых страшных во всей Руси. И вот, надо же, довелось стать зловещему мосту, казалось, пропитанному кровью убитых здесь людей, свидетелем княжеской свадьбы. Впервые, может, и случилось такое в русской истории, уходящей корнями в неведомую глубь веков.

Когда ноги ступили на каменный пол Софии, Мстислав наконец вздохнул свободно. Взглянув на невесту, он заметил, что на лице её, словно вырвавшись из-под маски надменности, промелькнула искорка удивления. Тут же князь догадался, в чём дело. Поразили Христину каменные стены и золотой главный купол Софийского собора – ничего подобного не приходилось видеть ей на родине, в Швеции. Правда, в Упсале была сооружена как раз незадолго до отплытия королевны на Русь большая церковь с узкими решётчатыми окнами. Церковь эта сложена была из камня и гранита, примыкали к ней высокая колокольня и низенькая полукруглая лестничная башенка. Но королевна не любила ходить в эту отталкивающе-мрачную церковь, всё казалось ей там мёртвым, ненастоящим, как и новый Бог, который грозно и как будто с осуждением смотрел на неё с высоты. Здесь же, в Софии, всё было совершенно иным: вместо мрачности царила нарядность, вместо осуждения – торжественность.

…Христина впервые познала величие Бога, в честь Которого получила имя и Которого на родине только боялась, а теперь вот могла и возлюбить при виде столь необыкновенной, посвящённой ему красоты.

Стояла над нею, возвышалась выложенная из серого тёсаного камня пятиглавая твердыня, но не давила, не нависала, не обрушивалась на неё тяжестью своей, а как бы захватывала, обтекала, плавно входила в душу, подобно заливистому колокольному звону, названному малиновым, совсем не похожему на звон огромного медного колокола упсальской церкви.

Прекрасны были купола собора. Главный, самый большой и высокий купол строители покрыли золотом, и он весь сиял, слепя глаза, под лучами солнца. Позже Христина узнала, что хотели новгородцы и остальные купола позолотить, но главный зодчий отговорил их, молвив: «Негоже наряжать великую Софию, без коей нельзя помыслить Новгорода, аки купчиху какую. Пусть будет наряд её величествен и строг, как и подобает святыне». По его указанию остальные купола собора покрыли свинцом.

…Внутреннее убранство Софии было ещё более великолепным. Со стен словно глядели на Христину живые люди – святые, пророки, апостолы; воздев длани, плыла по воздуху невесомая Богоматерь Оранта в ярких красочных одеяниях, казалось, заключающая в свои объятия весь бренный земной мир.

Изумлённая и восхищённая стояла Христина у аналоя, пытаясь сдержать свои чувства под маской высокомерия, только сердце её билось учащённо, тревожно, открылось ей внезапно нечто новое, непознанное, такое, что невозможно было измерить, охватить умом, понять.