Мститель

— Ром. — Джанбер откинулся на спину. Вид у него был измученный: от вельможного лоска не осталось и следа. — Другого лекарства у меня нет.

Когда Карел, спустя некоторое время, вернулся — он так и лежал, раскинувшись на земле, почти неотличимый от мертвецов. Но после полудюжины глотков рома на лицо его вернулась краска.

— Выпей и ты, — сказал Джанбер, здоровой рукой протягивая Карелу бутыль. — День у тебя выдался паршивый. И дальше будет не лучше.

Карел сделал глоток. От крепости с непривычки перехватило дыхание; да и вкус был, как будто навоза намешали.

— Не нравится? — сказал Джанбер со смешком. — Правда тебе тоже не понравится… По вине короля Эймеса убили мою сестру. Он отдал ее своим людям в награду — как бросил собакам кость. Тем ублюдкам было интересно — какого это, с чужеземкой из благородной семьи… Они пустили ее по кругу, а затем, испугавшись последствий, убили. За это я собираюсь прикончить Эймеса и всех его верных псов. Ты верен королю Эймесу, Карел? Королю, который сделал тебя наживкой и насадил на крючок, словно кусок мяса?

— У тебя была сестра? — спросил Карел. Ему было неприятно вспоминать о короле — почти столь же, сколь смотреть на святящуюся яму и думать о том, что он мог лежать на ее дне вместе с остальными.

— Была. — Голос Джанбера дрогнул. — У меня была семья и родина, но король Эймес, тогда еще совсем юнец, вдруг нарушил пакт и захватил вольный порт Салеб: якобы, мы давали приют пиратам… О силе крови моей семьи было известно, так что за нами пришли в первый же день. Отец отказался повиноваться и был убит, когда пытался дать захватчикам отпор. Мне было семь лет; сестре — четыре года. Нас и нашу мать захватили, погрузили на корабль и повезли ко двору в сыром, набитом крысами трюме. Дорогой мать умерла. Перед тем она наказала мне подчиниться и присягнуть Эймесу — ради сестры… Я подчинился. Изображал смирения, принял пожалованную фамилию, учился тому, что от меня требовали и верно служил королю, невзирая на ненависть, что не покидала меня ни на мгновения. Нам с сестрой не разрешали видеться: лишь раз в год мне дозволялось взглянуть на нее издали, на прогулке, чтобы я мог убедиться, что с ней хорошо обращаются. Сестра не унаследовала большого таланта и была для короля лишь гарантом моей верности, но до поры это служило ей защитой. Но к старости Эймес совсем выжил из ума. И однажды он… Я уже говорил. При дворе никто не знал, что мне стало все известно; а я ждал случая отомстить. Наконец, он представился: в Ведьминых болотах стали пропадать люди. Эймес посчитал, что это работа чумного голема, и послал нас обуздать его… Но с самого начала все пошло наперекосяк: мне велели доставить вас, голем оказался сильнее, чем я рассчитывал. А теперь еще это. — Джанбер скривился, попытавшись пошевелить раненой рукой. — Но я не отступлю. Месть за жизнь и честь одной женщины — вот и все, ради чего умер твой сержант, Карел, и все остальные. Иной причины нет.

— И многих ты еще собираешься убить? — спросил Карел.

— Столько, сколько потребуется. — Джанбер, морщась от боли, сел. — И убью тебя, если ты не будешь подчиняться. Я не хочу лишних жертв; но я должен… Тебе, дикарю, не понять.

Карел, не сдержавшись, рассмеялся. Давно его не называли дикарем! И кто же? Чужестранец-чернокнижник, годами корпевший над пыльными фолиантами, который мог оживить неживое, но сам не смыслил в обычной жизни ни бельмеса.

Себе Джанбер дер’Ханенборг наверняка виделся благородным злодеем; он ждал ненависти и сочувствия. Но тысячи людей умерли от черного мора вовсе безо всякой причины: в сравнении с этим меркло любое злодейство… Джанбер был обычным убийцей, решившим любой ценой уничтожить другого убийцу, восседавшего на троне. Разница между ними была невелика.

— Мне жаль твою сестру, — сказал Карел. — Но не тебя.

— Ты хотел правду — ты ее получил. Я сдержал слово. А теперь выйди из круга, — приказал Джанбер. — Но будь неподалеку. Пора начинать.

Выглядел колдун по-прежнему неважнецки; на повязке проступило моерое пятно.

— А если ты не справишься: что тогда? — спросил Карел, вставая.

Джанбер не ответил.

* * *

Карел устроился на прежнем месте за раскидистой елью. Ни бутыль с остатками рома, ни взведенный самострел не придавали уверенности. Мысль попытаться убить колдуна он отбросил прочь: остаться один на один со светящейся ямой и ее обитателем ему не улыбалось.

«В таких мудреных делах я только и гожусь, что на приманку, — с горечью подумал он. — Короли, колдуны… Куда уж простому солдату становиться между ними».

Джанбер дер’Ханенборг, может, и не блистал житейским умом, но был гораздо более сведущ в любых науках: относиться к нему или к его словам с пренебрежением было бы ошибкой. Кроме того, Джанбер не лгал, когда говорил, что не желает смерти невинным: его глаза не пылали от наслаждения силой и насилием, ноздри не трепетали от запаха крови — уж в таком Карел понимал. Но даже будь Джанбер гораздо большим злом — выбирать не приходилось…