Мстители двенадцатого года

Весь французский полк взяли в плен. Исключая, конечно, павших. Среди пленных оказалась большая птица – вице-король какой-то, в парадном мундире, в громоздкой шляпе с плюмажем – вылитый индюк. Только в грязи и пыли – это его Волох выбросил из кареты, «как они послушание не оказывали и пистолетом тыкали».

Со всех сторон начали подтягиваться раненые. Иные шли сами, иных вели под руки, иных несли на самодельных носилках из ружей и шинелей. Собирали брошенное оружие, ловили отбившихся лошадей. Раненых, кто не на ногах, устроили в фурах; ими занялся доктор с помощниками. Осмотрели добытое в бою – порадовались, было много хорошего оружия, большой запас пороха и свинца.

Отдав необходимые распоряжения, офицеры собрались под развесистым дубом, еще не потерявшим всю свою листву. Сюда же привели и вице-короля. Немного потерявшего осанку после падения из кареты и неожиданно проигранного сражения.

– Вы его выиграли не доблестью, – чванно заявил он князю Щербатову, – а хитростью.

Князь вспылил, но сдержался.

– Вон она, моя доблесть, – и он указал в сторону, где стрелки укладывали погибших. – И здесь она, – указал на офицеров – измученных, в изодранных мундирах, мятых киверах, в своей и чужой крови.

Вице-король потупился, упрятал подальше спесь.

– Могу я рассчитывать, что мне вернут шпагу, а также Милен и Мадлену?

– Любовницы? – оживился князь. – Что-то я их не видел. Глянуть бы.

– Это мои борзые. Они прошли со мной весь путь от Немана.

– Славно поохотились? Волох, найди-ка этих милен-мадлен.

– Да что их искать, ваше благородие? Вон, корнет Александров их пасет.

Собаки радостно бросаются к хозяину, скулят, повизгивают, взлаивают, подпрыгивая, лижут в лицо.

Приводят еще двоих – генерала и господина Шульца. Давыдов встает:

– Генерал, отдайте распоряжение строить ваших солдат. Поведете их в Москву.

Генералу этого не очень хочется. Он уже побывал в Москве, видел, что с ней сталось, и знал, что уже многие московские жители вернулись к своим разграбленным, сожженным и разоренным жилищам.

– Вы гарантируете…

– Я ничего не гарантирую, – обрывает его Давыдов. – Гарантии вам давал ваш император. С него и спрос.

А князь Щербатов тем временем разглядывает в раздумье с головы до ног господина Шульца.

– Что ж, – нехотя цедит сквозь зубы, – русский дворянин своему слову верен. Вернемся в лагерь, забирайте своего немтыря и – на все четыре стороны. Только сначала плетей попробуете. Оба-два.

– По делам вору и мука, – довольно бормочет Волох.

Князь поворачивается к нему:

– Теперь ты на очереди.

– А я в чем повинен? Короля поймал, казаков своих в роще…

– Вот-вот! Как там казаки оказались? Под обстрелом?

– Нешто под обстрелом, ваше сиятельство? Я их привел, когда француз наш бивак бомбил. В рощу, ваше благородие, редко что залетало.

– Надо приказы исполнять! Распустился! Своеволие допускаешь!

– Батюшка… – вмешался было Алексей.

– Я вам, поручик, сейчас не батюшка! Извольте обращаться по уставу!

– Господин полковник, – заговорил Алексей, сдерживая улыбку, – есаул Волох поступил правильно. Его казаки, неожиданно оказавшиеся в тылу вражеской конницы, весьма способствовали ее подавлению.

– Заступаешься, поручик? – ехидно потрогал ус полковник. – А ты спроси его, что за волдырь у него на лбу? В курятник залез, оглоблей его хватили?

Волоха хватили не оглоблей возле курятника, а дверцей кареты, когда он ее «штурмовал».

– Так что, ваше благородие, – обиженно загнусил Волох. – Как Бог свят, с ядром не разминулся.

– Лоб в лоб встретилось, – захохотал Заруцкой. – Я ж говорил! И, похоже, уже давно.

Но князь разбушевался. И почему-то больше на сына.

– За одной юбкой бегаете? Из одной чарки пьете? Дисциплину рушите? Субординацию? Командиром как мячиком швыряетесь? Да я вас!..

– Постой-ка, Петр Алексеевич, – вмешался Давыд, надувая щеки. – Теперь уж за тебя пришла пора браться. Тебе ведь тоже приказа не было малой силой против полка идти. Дисциплину рушите, господин полковник? Субординацию? За одной юбкой бегаете?

– Денис Василич, да Бог с тобой! Что ты там на меня удумал? Твой приказ исполнял.

– Мой приказ? Не давал я тебе такого приказа. Да и в отъезде я находился, у Главнокомандующего, при Главной квартире.

– То мне известно. Но от тебя нарочный был. Сказывал твое распоряжение: по мере сил задержать полк, а коли по силам – так и рассеять.

– Что за ординарец был? – недоумевал Давыдов.

– А то я с ним брудершафт пил! – князь возмутился.

– Не серчай, Петр Алексеич. Приказ-то на бумаге был? Чьей рукой писан?

– Какая бумага? На словах передал.

Наступило молчание. Давыдов шагал туда-сюда в неприятном раздумье. Офицеры переминались с ноги на ногу и переглядывались невесело.

– Петр Алексеич, а точно штабной был? Ты б его узнал?

– Да что он мне – милашка, чтоб его разглядывать?

– Дозволите, господин полковник? – шагнул вперед корнет Александров. – Я этого офицера видел. Указал ему дорогу к вашей палатке.

– Он назвался?

– Нет, господин полковник.

– Корнет Александров… – Похоже, князь подбирал полегче и поскромнее выражение. – Вы, корнет, сделали ошибку. – Не получилось у князя. – Вы дурак, корнет! А если это был французский шпион?

Александров густо покраснел, но не смешался.

– Я видел его при штабе.

– А в штабе не могли оказаться шпионы? Вы, корнет…

– Ну, будет, – вступился Давыдов. – Я уж сам разберусь. Вы, Александров, поедете со мной и укажете мне на этого офицера.

– Денис Васильевич, дозвольте и мне с вами, – стал напрашиваться Алексей. – У меня в этом бою полвзвода легло. Все офицеры ранены.

– Не будь по-вашему! – князь выпрямился во весь рост, тронул костяшкой пальца усы. – Знаю, чьи это штуки!

– И по-твоему, князь Петр, не будь. – Строго и решительно сказал Давыдов. – Лично разберу это дело. Кого след накажу, кто заслужил – награжу. Реляции за этот бой Главнокомандующему подам, чтобы довел до государя вашу доблесть в защите Отечества. А государь вас за то своей лаской не обойдет. От себя велю – всем три дни отдыха.

– Можно бы и начать, – смиренно проговорил появившийся из сумерек Волох. – Господину полковнику кушать пора.

– И токмо ему? – подбоченился Давыдов.

Быстро запылал костер. Гусары притащили от часовни бревна, уложили вокруг скамьями. Волох приволок и распечатал кованый сундук, начал выгружать под одобрительные голоса. Ничего особенного не было: коньяки, колбасы, сыр.

– Где нашел-то? – похвалил его Давыдов.

– Так что в карете.

– Королевская, стало быть, снедь, – яростно жует колбасу Буслай. – А король голодным ко сну отойдет?

– Там две фуры сеном гружены, – ворчит так, чтобы его не услышали, Волох. – Ему до зимы хватит.

Небо светлеет от луны, а вокруг черно, особенно как шагнешь от костра.

– Ночуем здесь, – устало говорит князь. – Поутру уж тронемся.

За ужином, понятно, не долго и не весело посидели. Стали укладываться: где стоял, там и лег. Поначалу вроде бы тишина обуяла округу. А вскоре начались вздохи, стоны, вскрики – каждый по-своему этот день вновь переживал.

Алексей лежал рядом с отцом: укрыты попоной, под головами – седла, под рукой – оружие. Отец, забывшись сном, постанывал. Алексею было нестерпимо жаль его. Он долго не мог уснуть, все глядел в высокое звездное небо, считал упавшие звезды и думал: как бы отправить отца в имение. Так ничего путного на ум и не пришло.

Начал морить сон. Но едва Алексей закрыл глаза, все замелькало перед ним: мутный блеск окровавленных сабель, дымки пистолетных выстрелов, искаженные болью, злобой, ужасом лица, оскаленные лошадиные морды, всюду кровь – бьет ключом, течет и капает. И вдруг словно вынырнул из глухой глубины – зазвенело, закричало, застонало, загремело… Неужели когда-нибудь это забудется?