Мстители двенадцатого года

– А я не ногой, я саблей воюю. – Князь взмахнул саблей, сбрасывая с клинка кровь, кинул в ножны. – Где шлялся? Где Буслай? Где Волох с казаками?

– Волох-то? – Алексей оглянулся. – Да вон где. Карету гонит. В атаку пошел.

– В атаку, – проворчал князь. – Гляди, кабы он таким галопом эту карету в донские степи не угнал.

А внизу складывалось худо. Сдержать малыми силами конницу, не выпустить ее из болота удалось, но полк почти полного состава наступал неудержимо. И уже был готов к атаке. Взбодрились и загнанные в болото. Сосредоточились, изготовились, утопая до колен в грязи, двинулись к дороге. Однако из рощицы, что позади, вдруг выступил небольшой отряд казаков и начал беглый обстрел. Снова ударили стрелки, спрятанные в русле ручья, превращенном в траншею. Попав под перекрестье огня кавалеристы без коней, заметались, рассеялись и, в общем, бесславно вышли из боя. Да тут еще на изготовившийся полк налетела сверху тяжелая карета шестерней. Разметала в обе стороны ряды солдат, промчалась, круша все, что попадало под копыта и колеса, пробила брешь, которой пронеслись, рыча и лязгая зубами, озверевшие собаки. Да тут еще, с неожиданной стороны врубился в пехоту эскадрон Буслая.

Все смешалось. Всякий воинский порядок, вся умная воинская наука наступать и обороняться растворились и исчезли в буйной схватке. Стрельба, удары штыком и прикладом, кулаком и саблей. Во все стороны летели обломки ружей, клинков, смятые или разрубленные кивера, лядунки, ташки гусаров, ранцы солдат.

Французы бились отчаянно. Они поняли, что попали в западню. Однако зверь оказался сильнее охотника. Как ни самозабвенно и отважно сражались русские, как ни валили один пятерых, преодолеть мужеством и стойкостью превосходные силы противника не было возможности. Оставалось одно – с честью лечь на поле брани.

Гусары, на призыв князя, плотно сбились, вкруговую отбиваясь саблями. Да не скучал и Волох. Выкинув кого-то из кареты, выборочно и точно разил в окошко из ружей, которых там, видимо, было в достатке. Кто-то внутри помогал ему, заряжая и подавая оружие. Вокруг кареты, совершенно взбесившись, скачут собаки, хватая зубами все, что подвернется на клык. Лошади в упряжке топчутся, жмутся, шарахаются, заливисто ржут.

Из кареты выпрыгивает какая-то легкая фигурка, вскакивает на козлы и ловко бежит по спинам коней вперед, словно перескакивая с кочки на кочку. Падает на левую переднюю лошадь, выпрямляется и, гикнув, гонит упряжку. Размахивая распахнутыми дверцами, подпрыгивая на трупах, карета пробивается к окруженным гусарам. А там что-то поняли. Как только карета равняется с обессиленным, едва державшимся в седле князем, его подхватывают в четыре руки Алексей и Буслаев, бросают к распахнутые руки Волоха. Волох валится внутри, втаскивая за собой князя. Карета вылетает из гущи схватки, теряя на ходу выпадающие ружья, и залихватски мчится по дороге.

– Ты куда гонишь? – кричит пришедший в себя князь.

– На Дон, ваше благородие.

– Отставить! Не сметь! Осади коней!

– Никак невозможно – уж больно форейтор лихой.

– Болван! Я тебя судить буду! Я тебе голову снесу!

Волох потрогал набухающую на лбу шишку.

– Так нечем, ваше благородие.

Князь изумленно глянул на свою правую руку с зажатым в ней сабельным эфесом, из которого торчал короткий зазубренный обломок.

Князь выбросил его на дорогу, высунулся из кареты и закричал:

– Эй! Кто там? Поворачивай назад.

Форейтор обернулся. Это был корнет Александров.

– Я не умею, господин полковник!

– Так я ж тебя научу! Разжалую!

– Поздно, ваше благородие! – завопил Волох. – Ворочай, корнет! Ворочай!

Волох наполовину вылез в дверцу, стал на ступеньку. Вгляделся вдаль.

– Ишь, скачут! – он пригнулся, будто от этого мог бы лучше разглядеть – кто там впереди, кто скачет?

– Мужик впереди всех! А чуть назади вроде бабы. Но с саблей.

Александров пытался сдержать бешено мчащихся коней. Хоть в сторону куда свернуть от напасти. От тех оторвались, на этих нарвались.

– Ваше высокоблагородие! – Волох грубо схватил князя за рукав, втянул внутрь. – Укройтесь! Сейчас стрелять станут. – И вдруг выпрямился: – Стой, корнет! Давыд скачет! Сворачивай с дороги – сметут ненароком!

Слава богу! Подмога пришла. Да тут еще, к счастью, брошенные вожжи намотались на ось, туго натянулись, сдержали коней. Стали. Кони вскидывали морды, тяжело дышали, роняли с губ пену. Да тут еще набежали борзые, запрыгали вокруг кареты.

– Пшли вон! – гаркнул, спрыгивая наземь, Волох. И погрозил им плетью.

Умные собаки, часто дыша, вывалив красные языки, забрались под карету, легли.

Александров, спрыгнув с лошади, замахал белым платком.

Налетели. Окружили. Веселые лица, храпящие конские морды. Давыд – кулем наземь – в армяке, в малахае, с пистолетами за поясом и с образком на груди; обхватил князя – головой ему по грудь, засопел сердито:

– Господин полковник, Петр Алексеич, ну как же ты так? Что за мальчишество, право? А если б мы не поспели? Хорошо вот, красавица, прилетела. Вся в слезах и в румянце – не иначе у нее миленок там. Что с ногой? Сильно ранен?