Мстители двенадцатого года

Слева от взгорка, с полверсты отступя от дороги, начинался заповедный лес. На краю его ютилась когда-то деревенька; нынче ее нет, только осталась не до конца разваленная часовенка. Возле нее и составился партизанский штаб во главе с полковником Щербатовым. Заруцкой, два ординарца и пятеро лихих гусар охранения. Да орудийный расчет, закативший пушку за дырявую, почти обрушенную стену. Там же привязали лошадей.

Старый князь остался в седле – стоять он не мог, сидеть на бревнышке тоже было неудобно, и больно ногу. А в седле – ровно младенцу в люльке.

Полковник приложил трубку к глазу, повел ее слева направо. Диспозицию изучая. За рощицей лениво закурились дымки – «казаки кулеш варят». Видно еще, как от засадного места коноводы уводят лошадей в лес, а вдоль бывшего ручейка разбегаются люди, ложатся и исчезают. Только над свежей траншеей нет-нет да пыхнет дымок от трубки, чуть видный в чистом осеннем воздухе. Где хоронится Буслай со своими, где Алешка? – не видно и недогадливо. Пусто и тихо. Лишь от казацкого «бивака» донесет порой ленивый стук топора да обрывок озорной песни.

Князь сунул трубку в карман, достал фляжку, сделал добрый глоток.

– И где теперь Волох? Где его черти носят?

Заруцкой усмехнулся, по-княжески тронул ус.

– Волоха, ваша светлость, если что, и черти с фонарями не отыщут.

День между тем разгорался. Теплело. Солнце уже высоко взобралось. Не по-летнему, но тоже хорошо, в полнеба. Издалека донесло слабый, быстро заглохший петушиный крик.

Князь сердито покачал головой.

– Вот и Волох отыскался. Не иначе – охотится. Вернется – вздую.

– Отбрешется, ваша светлость. Соврет, что его в лоб ядром ударило и он в беспамятстве с дороги сбился.

Князь устал. Биться в поле много легче, чем ждать. «Война кончится, – думал князь, – Лешку женю. На хорошей. Может, внучат дождусь. Бабка ихняя остепенится, нянчить станет. Ольку – французскую неглиже – замуж не отдам, пущай в девках старится. От баб да от девок одна лихость в жизни случается. Жалеть их надо». – Такая непоследовательность в мыслях старика просто определялась. Совсем не о том ему думалось. – «Мне б дознаться, кто ж такой на полный полк неполный батальон послал? Ведь на погибель. Дознаюсь – вздую».

– Ваше благородие! Пылят!

– Что? – очнулся полковник.

– Пылят, ваше благородие! Дозорные скачут! Знать, неприятель близко.

– Оно и славно! – взбодрился князь. – Хуже нет, когда гость запаздывает.

По дороге, нещадно понужая коней, мчались двое всадников. Пыль за ними, высоко не поднимаясь, стелилась низко и ровно, не торопясь ложиться на место. Заруцкой вылетел на дорогу, заворотил всадников к часовне. Осадили, спрыгнули на землю. Гусары сразу приняли взмыленных лошадей, принялись водить в поводу, чтобы остыли.

– Идут, ваше благородие!

– Много?

– Не считали. Однако на всех хватит.

Другой, отламывая сбившуюся шпору, добавил:

– Генерал с ними. Оченно важный. Карета богатая, шестериком, с конвоем кирасир.

– Орудия?

– Как и говорено – три пушки.

– Славно! Корнет, давайте сигнал!

Заруцкой отошел в сторону и выстрелил из пистолета в воздух. Спустя малое время из рощицы вышел человек, поднял руку. Из ствола его пистолета пыхнуло дымком, погодя чуть донесся звук выстрела.

– Что ж, – сказал полковник. – Встречаем.

За рощей гуще заклубились дымы костров. Даже казалось, что потянуло оттуда запашком пригоревшей каши.

Укрылись за часовней, всматривались вдаль, за взгорок. Показалась колонна. В авангарде – конные, следом тяжело груженные фуры, опять кирасиры, большая карета – возле нее бегут две борзых; орудия со всем припасом, наконец, пехота, над которой мерно покачивались и сверкали штыки.

– Идут, – процедил сквозь усы полковник и смачно выругался.

– Идут и идут, – проговорил Заруцкой. – Эвон уже где, а конца не видно.

– Боязно атаковать, поручик?

– Никак нет, господин полковник. Атаковать не боязно, боязно баталию проиграть.

Полковник опять выругался в том смысле, что не видать супостату победы. Гусары позади него одобрительно посмеялись: мол, ловок командир на едкое слово.

А колонна шла и шла.

– Ваше благородие, – с беспокойством проговорил Заруцкой, – нешто не исполнил наказа сволочь Шульц?

– А вот сейчас и узнаем. Смотри, поручик.

Колонна замедлила ход, растеклась вширь, на взгорок въехали орудия.

– Пошло дело.

В самом деле, пошло. Канониры, заворачивали лошадей, снимали пушки с передков, устанавливали. Все делали сноровисто, умело, быстро.

– Свежий полк, – заметил полковник. – Стойко будет биться. Что, поручик, может, не станем нападать, а? Кто ж знал, что он такой силой идет?

– Кто-то знал, – вздохнул Заруцкой. – А пропустить врага нам не годится. – Заруцкой после войны хорошо жить собирался, а на войне, коли надо, жизнь отдаст.

– Тож и я полагаю. Честь свою на жизнь менять не пристало.