Мстители двенадцатого года

Волох стянул с ног старого князя сапоги, тот улегся на кровать, покряхтел, раскурил трубку.

– Ну, Лешка, как мыслишь?

– Да просто, батюшка. Ежели Шульц все исполнит…

– А исполнит ли?

– Петр Алексеевич, – непрошено встрял совсем уж распустившийся Волох, – нешто вы не исполнили бы за жизнь его благородия вашего сынка?

– А вот и не знаю! – вспылил князь. – И что ты рыло свое чумазое всюду суешь! Сапоги вон который день не чищены! – Помолчал, отвлекшись. – И где ты водку воруешь?

– Ваше благородие, – обиделся Волох, – казак не ворует, казак берет.

– И где берет? – князь заинтересованно привстал. – Показал бы.

– Да где есть, там и берет.

– А где есть?

Алексей с улыбкой следил за развитием интересной темы. Догадывался, что и батюшка, и Волох клонят разговор в одну сторону. Словно два клена свои ветки под одним ветром.

– Много где, – туманно поясняет Волох, поднимая с земли сапоги князя. – А что сапоги такие, так вы дороги не разбираете. Нет, чтоб по сухому пройтить. Да об травку обтереть…

– Нет, Алешка! Ты слышишь, как он крутит? Отвечай прямо! Где водка есть?

– В разных местах. – Волох на всякий случай пятится ко входу.

– Далеко? – настаивал князь.

– Не шибко далеко.

– Понял, Алексей? – хохочет князь. – У него вся саква бутылками набита! Так, что ли, казак?

– Ну уж… вы уж… вся саква… – И твердо отвечает: – Никак нет, ваше благородие! Не вся, место еще есть.

– Неси!

– Ветрено больно, – опасается Волох. Полотнище палатки и впрямь дергает сухой осенний ветер.

– Нет, ты понимаешь, Алексей, – кипит самоваром князь, – он утаил от своих командиров добытое в бою! А сейчас еще боится, что его унесет ветром.

– Ну уж в бою, – улыбается Алексей. – Батюшка, у нас не об водке сейчас речь.

– Об водке никогда сказать не лишне. – Грозно взглянул на Волоха. – Ступай! И пустым не смей вернуться!

– А сапоги, ваше благородие?

– Об траву оботру! Пошел! – пересел к столику, поближе к сыну. – Так что там Шульц?

– Ежели Шульц все исполнит в точности, француз клюнет. Тем более, что шибко зол на казаков. – Алексей перевернул многострадальную карту, взял перо. – Здесь, на взгорочке, поставит орудия, все три, и начнет тупо бомбардировать «казачий бивак». Зарядов жалеть не станет. А потом бросит в атаку всю свою конницу.

– Сколько сабель у него?

– С разведки донесли – до батальона.

– Много, – вздохнул князь.

– Много, – согласился, нетерпеливо кивая, Алексей. – Но станет мало. Вот этот лужок перед рощей, он не лужок – болотце. Пеший пройдет, верховой увязнет.

– А как же вы проехали?

– Так поутру, батюшка, приморозило. Резервный полк как раз к полудню подойдет. Пока артиллерию развернет, в самый раз будет.

– Ну не больно-то, – старый князь скребет подбородок. – Как передние увязнут, задние опомнятся. – Ударил ладонью в стол. – Не перечь отцу!

– Не опомнятся, батюшка. Они широко пойдут, вразбежку, чтобы бивак охватить да поживиться. А мы со стороны дороги пехотой их отрежем – кого перебьем, кого захватим.

– Дельно, Алешка. Но не забывай: в бою, как ни планируй, всякие перемены не в лад случаются.

– Я в резерве Буслаев взвод буду держать.

– Удержишь ли? Горяч Буслай. И молодцы у него горячие.

– А вы ему, батюшка, от себя накажите. Он вас уважает.

– Уважает, – буркнул князь. – А должон бояться.

– Гусар никого не должен бояться, батюшка. Ни противника, ни командира.

– Ишь ты! – князь тронул непослушный ус. – Поумнел. Как повоевал под моей рукой, так и поумнел. Да где ж этот чертов Волох? Ни сапог от него не дождешься, ни водки.

Тут же вошел «чертов Волох», держа за руку крестьянскую девчонку лет пяти – в рванье, со спутанными в колтуны волосами, босую – ступни красные, вроде гусиных лап.

– Это что за чучело? – воззрился с изумлением князь. – Тебя, пропойца, за чем посылали? Кто такая?

– Так приблудимши. Девчонка, ваше благородие.

– Вижу, что не конь. Тебя как звать?

– Настея, – проговорила, робея, непослушными от холода губами.

– Чья ж будешь, Настея?

– А ничья, барин.

– Мамка твоя где?

– Нету мамки, побили.

– Кто побил?

– Солдаты.

– А папка что ж? – Князь заметно наливался гневом.

– Папку тож. – Девочка переминалась с ноги на ногу, поджимая то одну, то другую. Князь подхватил ее и посадил рядом с собой на койку. – Стали мамку забижать, папка их коромыслей, а они его саблями. Потом мамку забидели и тоже порубили. А я убегла.

– Не догнали?

– Не, я спряталась. А посля к баушке пошла, в Калиновку. Да заблудилася.

– Волох! Отведи девчонку к Александрову. Пусть они с Парашкой отмоют ее, накормят да оденут как-нито. Понял? А потом – в обоз, что ли?

– Слушаю, ваше благородие. В полном виде будет сполнено. – Он пропустил девочку вперед, откинул полог, обернулся: – А водка туточки, возля порога, на холодку. – Вздохнул чему-то.

– Видишь, Алешка, каков у нас враг? – Помолчал сурово, опять ус потрогал. – Завтра, поручик, не стремись пленных брать. Кормить их еще…

…К вечеру Параша привела девочку:

– Просилась доброго барина посмотреть.

– Ну и сама покажись, – усмехнулся князь. – Да и красавица вышла! Глядишь, скоро и сосватают.

Александров и Параша в две иглы обшили девочку. Сарафанчик, платочек, обувка нашлась – еще не очень по ноге, но уже и не босая. На спине, меж худеньких лопаток – тоненькая косичка с вплетенной ленточкой. И глазки уже совсем другие – не усталые и не испуганные. Бойкие даже.

– Тебе принесла, – она вложила в сухую ладонь старика Щербатова липкий леденец. – Гостинец.

– Ай спасибо, Анастасея! Чем же мне отдариться? У меня ведь, кроме сабли, и нет ничего.

– На лошадке покатай!

– Это дело, – похвалил Волох. – Пойдем, я тебя прокачу.

– Нет! – заупрямилась девочка. – Пусть меня вот этот барин покатает. – И указала пальчиком на корнета Александрова. – Ты усатый, с тобой страшно. А барин красивый, на барышню похож.

Корнет густо покраснел. Все посмеялись. Кто – весело, кто – хитро.

– Лучше всех я тебя покатаю, – ревниво сказала Параша. И быстро вывела девочку наружу.

Послышался конский топот и радостный визг.

– Пойду, догляжу, – сказал Волох. – Не сронила бы девчонку.

– Давай-ка, Лешка, и мы доглядим. – Князь, покряхтывая, натянул сапоги.

– Отдохнули бы. – Алексей взглянул в его посеревшее лицо. – Я бы с Буслаем съездил.

– Сам хочу съездить. У Буслая язык длинен, да глаз не зорок.

– Зато рука тверда, – заступился Алексей. И крикнул наружу, чтобы седлали лошадей ему и полковнику.