Мы валялись на лугу и рассматривали бескрайную простыню мироздания. Нагретые за день трава и земля служили нам ложем. Я растерялась как маленькая девочка, когда Льерт озвучил приглашение, и думала отказаться, но сейчас тихо млела от спокойного мужского голоса, освежающего ночного ветерка и фантастической картины на небосклоне. Время давно потеряло счет – рассказывал Льерт интересно, а за долгих три недели я и забыла, насколько с ним тепло и уютно.
Мужчина повернул голову, и терпкое полынное дыхание коснулось моей щеки. Он прищурился, разглядывая небо и пытаясь понять, на какую звезду я указываю, и неожиданно громко фыркнул.
– Да нет же, Селеста! Это один из четырех спутников Оенталя, потому он такой яркий, а вон та, – горячая ладонь легла поверх моего запястья и чуть сдвинула его, – тройная звездная система Саламандры, о которой говорил.
– Спутник, звезды… Они же похожи! Как ты их отличаешь?! – изумилась я искренне.
От прикосновения Льерта колючие мурашки побежали аж на лопатки. Он разорвал контакт, но я все еще чувствовала фантомное касание подушечек пальцев.
– Это легко. Спутники во много крат ближе, чем другие небесные тела, и движутся по небу быстрее. У Оенталя всего четыре спутника, и раз в месяц они встают в идеальный ромб. Это называется перицентром орбитального резонанса…
Льерт вдохновенно рассказывал, а я поймала себя на том, что не могу не улыбаться. У него горели глаза, когда он говорил о звездах, чувствовалось, что он обожает свою профессию. В нем не было ни грамма фальши или той наигранной энергии, которую источал Мартин, говоря о политике, как не было дурацких фраз «ты все равно не поймешь», «зачем тебе?», «не лезь, не женское это дело». На каждый вопрос Льерт старался отвечать так, чтобы я поняла. Поразительно, за один вечер я узнала о космосе больше, чем за всю жизнь.
Длинная прядь щекотно упала на плечо – Льерт, вновь опускаясь на землю, одной рукой стянул с затылка резинку и распустил волосы. Непроизвольно затаила дыхание, глядя на эту густую разноцветную гриву, бежево-карамельную с темно-каштановыми прядками. Страшно хотелось растопырить пальцы и пропустить эти волосы сквозь них, но воспитание не позволяло.
Летний ветер уютно шелестел травой и отчего-то навевал воспоминания о тихих волнах Ясного моря на Цварге. Не знаю, что у нас было, свидание или прогулка, на которой Льерт задался целью передать мне знания десятилетнего курса для навигаторов, но мне нравилось абсолютно все. Его сияющие, как жидкая ртуть, глаза. Космос над нами. Ощущение легкости в солнечном сплетении, когда Льерт сообщил, что не собирается переезжать из моего дома. Я и не представляла, насколько сильно привязалась к этому мужчине. Плохо, очень плохо, но подумаю об этом потом…
– Утомил тебя? – спохватился Льерт, приподнимаясь на локте и с тревогой заглядывая в мое лицо.
– Нет, мне интересно. Ты этим занимаешь в ангарах? Просчитываешь маршруты для космоторговцев? И на корабле, где служил, тоже это делал? – спросила я, чтобы поддержать затухший разговор.
Кажется, мой временный учитель по астрономии подумал, что мне скучно.
– Да, и это тоже, – протянул он задумчиво.
– А зачем? Ну, в смысле… – Поняла, что вопрос мог прозвучать по-хамски, и поправилась: – Разве обычные программы не справляются с маршрутом? Уж стартовать-то с Оенталя, по идее, всегда должно быть одинаково. Я не права?
Мягкий раскатистый смех разнесся над округой.
– Да-а-а, Селеста, так мою работу еще не принижали.
– Я не имела в виду, что ты делаешь что-то бесполезное…
– Да понял, понял, – перебил Льерт, все еще смеясь. – Обычного уровня программы, конечно, могут рассчитать и построить маршрут. Когда гуманоиды летают по стандартным коридорам, встроенные в бортовой компьютер навигаторы идеальны, но, если речь заходит о траектории, которая хоть сколько-то отличается от проторенных троп, ни одна программа не может учесть всех деталей. Например, в одном секторе могут внезапно возникнуть гравитационные аномалии, в другом – астероидный пояс. Сюрпризов в космосе немало, и чтобы точно учесть все риски, требуется мозг гуманоида.
– А посадки на Оенталь – тоже что-то необычное?