Конечно, Гуте любил бабушку, но это не сравнить с той любовью, что он испытывал к девушке. Или, возможно, все дело заключалось в том, что девушку он знал совсем-совсем немного и потому его любовь была чистой и непорочной. Чувства, которые он испытывал по отношению к бабушке, были гораздо сложнее. После смерти родителей она забрала маленького Гуте к себе. Она хорошо относилась к внуку, но была уже в преклонном возрасте, сварливая и раздражительная, и порой совершала поступки, которые Гуте с трудом мог понять. А однажды – он уже чуть подрос – бабушка просто исчезла. Еще тогда Гуте догадывался: с ней, наверное, что-то произошло, она не по собственной воле ушла – возможно, ее даже убили. Но все же в глубине души он затаил обиду на бабушку за то, что она не вернулась.
– Чего ты хочешь? – спросил он по-немецки.
– Разве так положено здороваться с родной бабушкой? – укоризненно заметила гостья.
Говорила бабушка на английском с сильным акцентом, хотя Гуте понимал: будь она реальной, прикрикнула бы на него на родном немецком.
– Прости. Думаю, ты пришла, потому что девушка не смогла мне о чем-то рассказать. Я люблю тебя, ты же знаешь.
– Не только это.
И старушка протянула ему конфету в целлофановой обертке. Она всегда при жизни угощала внука сластями. Гуте хотел взять конфету, но рука свободно прошла через нее.
– Настало время. Ты узнал слишком много. Настало время.
Время для чего? Потеряв давным-давно бабушку, он словно утратил часть самого себя – и вот теперь старушка снова здесь. И в то же время не здесь. Гуте ее видел и слышал, но не мог дотронуться или почувствовать ее запах. И вся его жизнь была сплошной чередой потерь: сначала умерли родители, потом исчезла бабушка. В конце концов все, что осталось у Гуте, – это лаборатория, единственная на всем белом свете вещь, на которую он мог положиться. Лаборатория еще никогда его не подводила.
– Ты меня слушаешь? – Бабушка нетерпеливо щелкнула пальцами. – Понимаешь, что я тебе говорю? Ты должен немедленно прекратить свои исследования!
Прекратить исследования? Гуте почувствовал, как в нем нарастает гнев. Впрочем, бабушка никогда не понимала его, что бы он ни пытался делать, – так почему же он удивляется, что она не понимает его сейчас?
– Но я занят чрезвычайно важной работой. Я на пороге открытий, которые превосходят человеческое воображение.
– То, чем ты занимаешься, опасно. Поверь, дитя мое: я говорю это ради твоего же блага. Обелиск уничтожит тебя. Ты должен остановиться, пока еще не поздно.
У Гуте на глаза навернулись слезы. Как можно прекратить исследования? Что еще, кроме работы, есть у него в жизни?
«Нет, ведь на самом деле это не она», – убеждал он себя. Обелиск просто позаимствовал ее облик и голос. Почему он не успокоился, воссоздав образ девушки? Да, Гуте любил ее, но она никогда ему не принадлежала, он не мог так же сильно скучать по ней, как тосковал по бабушке. И теперь Обелиск пытался им манипулировать, хотел сыграть на чувствах Гуте к бабушке, чтобы заставить прекратить исследования.
– Пожалуйста, уходи, – попросил он, пытаясь не смотреть на старушку. – Довольно.
– Довольно? – Ее голос сорвался на крик, терзая нервы Гуте. – Ты должен меня выслушать. Это крайне важно.
Он застонал, не в силах более это выносить. Гуте закрыл уши руками, но все равно слышал бабушкин голос. Он стал качать головой взад-вперед и запел во всю силу легких. Но бабушка все говорила и говорила – правда, что именно, он разобрать не мог. Она просто стояла на месте и говорила, не желая уходить.
Гуте закрыл глаза, а ее голос продолжал жужжать в ушах. Что же теперь делать? Он так устал, ему нужно отдохнуть. Но как заставить старуху убраться?
В замешательстве он напомнил себе, что на самом деле бабушка – не более чем плод воображения. Его фантазия. Если просто прекратить думать, она может исчезнуть. Нужно лишь отключиться, и тогда все будет хорошо.
В ящике стола лежал шприц с новенькой иглой. Чтобы его достать, Гуте пришлось убрать руки от ушей, и немедленно поток произносимых бабушкой слов ворвался в мозг.
– Гроте, нет! – закричала она. – Немедленно прекрати эти глупости! Ты совсем ничего не понял. Ты только сделаешь себе хуже.
Гуте вздрогнул. Ему необходимо принять снотворное. Вот оно – лежит на столе.
– Гроте! Неужели ты не видишь? Именно этого и хочет от тебя Обелиск! Ты ошибаешься, поверь мне. Остановись и выслушай меня!
– Отстань, – пробормотал Гуте.
Он насадил иглу и стал набирать в шприц снотворное. Жидкость оказалась более густой, чем он ожидал, так что шприц наполнялся медленно. Слушая непрерывную бабушкину болтовню, Гуте перетянул руку, похлопал по набухшей вене и поднес к ней иглу.
– Гроте, зачем ты это делаешь? – воскликнула бабушка.
– Мне нужно поспать, – объяснил Гуте и надавил на поршень. – Всего лишь несколько часов сна.
Руку точно обожгло огнем, и она начала зудеть. Бабушка, на которой теперь лица не было, подняла на внука горестный взгляд.