Мученик (ЛП)

Если кому-то и знать, подумал Альтман, то это ему. Он видел Обелиск много раз, он выжил в непосредственной близости от него, даже когда у того был максимальный пик вещания. Посредством галлюцинаций он разговаривал с ним снова и снова.

Что он сказал совсем недавно, через его воспоминания о Аде? Ты нужен мне, Майкл. Мне нужно, чтобы ты закончил, то что начал.Это было расплывчато — как и большинство того, что говорили ему призраки, было сложно уловить суть. Ранее, в его сне, он был более конкретен. Но говорил ли это с ним Обелиск или это был просто сон, или даже что-то еще? Ведь между сном и галлюцинацией большая разница.

Но, возможно, сон был его подсознанием, которое пыталось что-то ему сообщить. Что в точности сказала Ада? — Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал для меня, сказала она. Я хочу родить ребёнка. Это то, что мне нужно. Это сблизит нас.

Но был ли сон тем же, что и галлюцинация? Возможно, это была совершенно иная сила — возможно, это совсем не его подсознание, а что-то ещё. Что она имела в виду под «рождением ребёнка»? Были ли эти существа, а именно члены экипажа, которые после смерти превратились в монстров, потомками Обелиска? Ну да, это подразумевалось, так сказать, если он был прав, полагая, что они были созданы посредством передачи кода Обелиском. Но исключая то, что он ошибается, сон с Адой поднял вопрос о нём только после того, как существа, чем бы они не были, расплодились. На самом деле, сон ему должен был присниться сразу же после того, как эти твари начали своё существование, даже не смотря на то, что Альтман не знал о них, пока через несколько минут его не разбудил сигнал тревоги.

Возможно, он должен воспринимать сон более буквально. Возможно, что это именно то, что требует от них Обелиск: чтобы они воспроизводили его. Может быть, если он сможет убедить Обелиск, что он понял его, что он сможет воспроизвести его, то всё вернётся к своему нормальному состоянию.

Это было несложно, подумал он.

А затем его одолели сомнения. Всё это Альтман основывал на своём сне, а он не совсем вяжется с тем, что сообщалось ему в его галлюцинациях. Это могло ничего не значить, или даже быть чем-то ещё — другой силой, которая пытается манипулировать им. Это было почти слишком просто. И даже если он был прав, кто сказал, что если он сделает то, чего хочет Обелиск, всё вернётся к нормальному состоянию? Возможно, будет только еще хуже. А что, если Обелиск заинтересован совсем не в выживании человеческого рода, а видит людей, только как средство для достижения своих целей? И если его цели будут достигнуты,размышлял Альтман, будет ли Обелиск по-прежнему нуждаться в нас, или он уничтожит нас, почти не раздумывая, как если бы мы были всего лишь мухами?

А что если мы загнаны в ловушку, из который нет выхода?размышлял он. Что если человечество в любом случае обречено на погибель?

Он покачал головой. Это было лучшее, что он мог предположить. Он должен пойти на риск. Но какой выбор он сделает, чем он предпочтет рискнуть, он не знал. Пари Альтмана, подумал он. В любом случае Обелиск был ключом. Не было иного выбора, кроме как вернуться к Обелиску, независимо от того, что стояло у него на пути. Сейчас его уже почти окутывала тьма. Там, впереди, мерцали тусклые огни плавающего комплекса, питающиеся от аварийного резерва, но всё ещё работающие. Вскоре он тоже будет там. Вскоре он либо получит ответ на свой вопрос, либо будет мёртв.

Часть седьмая КОНЕЦ СВЕТА

62

Еще до того, как он открыл люк, изнутри Альтман мог слышать звук стремительного перемещения, сквозь стекло он также мог видеть, движущиеся внизу, смутные образы.

Была не была,

подумал он, откинул крышку люка и вошёл внутрь.

Он спустился по лестнице всего на несколько ступеней, когда что-то свалилось на него. Оно ударило его в плечо, и он успел лишь бросить беглый взгляд, прежде чем оно обвилось вокруг его лица. Оно состояло из человеческой головы, растянутой и эластичной, из которой исходило множество щупалец. Тотчас же оно начало душить его.

Он не мог видеть. Он попытался отбить существо плазменным резаком, но оно только туже затянуло свои щупальца. Он врезался им о ступени лестницы, но оно всё ещё не отпускало. Дерьмо,подумал он, мне кранты.