Мучная война

— …Увы, нет! На дороге из Линца в Мюнхен меня остановил отряд людей в черном; их сопровождал взвод гусар. Угрожающий вид противника, оружие, направленное в сторону вашего покорного слуги, пустынная местность и надвигавшаяся ночь подсказывали мне проявить осмотрительность. Притворившись, что ищу бумаги, я наклонился к седельным сумкам и, выхватив пистолеты, выстрелил. Воспользовавшись эффектом неожиданности, я пришпорил коня. Вслед прозвучал общий залп. Пуля оторвала ухо моему коню, и от боли тот помчался во весь опор. Другая пуля оцарапала мне кожу на голове. Обливаясь кровью, я ничего не видел. Вжавшись в седло и намотав на руку поводья, я мчался вперед, сам не зная куда. Прошли недели…

— Каким образом?

— Мой бедный конь прискакал на хутор, где меня, потерявшего сознание, подобрал его хозяин. Ни о чем не спрашивая, он преданно за мной ухаживал. Когда я пришел в себя и вспомнил, что произошло, оказалось, я довольно долго пролежал без сознания. Хозяин мой был уверен, что я поранился об острые обледенелые ветви деревьев. Сами понимаете, я не стал его разубеждать. Человек этот сберег мой багаж. Хотя я чувствовал себя отвратительно, я щедро наградил гостеприимного хозяина и пустился в путь. Теперь я передвигался маленькими переходами. Слава Богу, больше ничего не случилось, и до самого Парижа я ехал спокойно. Но на подступах к столице я встретил грозные сборища людей. Однако скажите, почему вы вернулись столь поздно?

Николя объяснил, а потом рассказал, как их задержали и подвергли обыску.

— Но так как наш багаж не мог нас скомпрометировать, мы позволили им обыскать его.

— А я вез письма и чуть не погиб, защищая их. Теперь мне приходится носить этот тюрбан; впрочем, уже не в первый раз.

Они выпили и принялись разделывать ягненка, хрустящая кожа которого скрывала нежное мясо, обладавшее изысканнейшим вкусом.

— Шевалье, я с удовольствием вспоминаю о нашем с вами путешествии, и сожалею, что вторая половина пути прошла у вас не слишком гладко. Ваше присутствие в Вене оказалось для меня спасительным, и мне жаль, что теперь наши пути расходятся.

Ластир весело хлопнул ладонью по столу.

— Никогда не жалейте и не радуйтесь слишком рано. Господин де Сартин желает, чтобы в это смутное время я оставался подле вас, тем более что вас одолевают семейные заботы.

— Я рад, — ответил Николя. — Однако…

Его фраза повисла в воздухе, и за столом воцарилась тишина, а так как никто не отважился нарушить ее первым, то собеседники целиком посвятили себя трапезе. Николя не понимал, почему ответ Ластира вызвал у него раздражение. Привыкнув постоянно анализировать свои чувства, он постарался непредвзято взвесить радость от возможности продолжить сотрудничество с Ластиром и досаду на Сартина, навязавшего ему под предлогом возможных волнений в Париже присутствие свидетеля, а точнее, соглядатая. Подобное решение вполне соответствовало привычке Сартина бежать за всеми зайцами сразу, дабы оправдать репутацию «удачливого охотника». Расставленные им силки часто переплетались столь тесно, что начинали рваться, и клубок запутывался окончательно. Также ему показалось, что беднягу Ленуара отстранили от принятия решений. С этим он скрепя сердце готов был согласиться, но знать, что Сартин рассказал о его личных делах малознакомому субъекту, при этом ни словом не обмолвившись об этом ему самому, было крайне неприятно. Поразмыслив, он решил не обращать на это внимания, и возобновил беседу.

Он рассказал о происшествии на улице Монмартр, не забыв подчеркнуть, что убитый являлся булочником. Ластир проявил живейший интерес к подробностям расследования, словно открывал для себя новую сферу деятельности. Они решили завтра встретиться у господина де Ноблекура, так как утром Николя собирался на королевскую охоту. Шевалье много говорил, и в конце концов Николя почувствовал, как предубеждения против Ластира покинули его. Поездка в Вену установила незримую связь между обоими слугами короля. Зная, насколько болезненно относится Бурдо к каждому, кто претендует на место рядом с ним, Николя испытывал живейшее беспокойство. Но так как придумать он ничего не смог, то решил, что будет действовать по обстоятельствам.

Продолжая разговор, Ластир, как и комиссар, задавался вопросом о причинах начавшихся волнений. Он возлагал ответственность за них на генерального контролера, слишком резко и грубо насаждавшего свои реформы, и в частности, свободу торговли зерном. Ластир проводил Николя до площади и, не сообщив, где собирается ночевать, сказал, что знает, где найти комиссара в Париже. В особняке д’Арране Триборт и конюх ждали его. Николя вручил им лошадь и попросил не кормить ее: затягивая подпругу, он обратил внимание на ее раздувшиеся бока — результат двойной порции корма, полученной от конюха королевской конюшни. Направляясь к себе в комнату, он обдумывал итоги сегодняшнего дня; потом он долго не мог заснуть, терзаемый мыслями об опасностях, которым мог подвергаться его исчезнувший сын.

Вторник, 2 мая 1775 года