Мудрая кровь

Хейз не ответил. Он стоял, такой маленький на середине крыльца. Швырнул стопку брошюр в Еноха – бумаги ударили парня в грудь, и тот, раскрыв рот, пошатнулся. Какое-то время смотрел в то место, куда ударила стопка, затем побежал вниз по улице.

Хейз вошел в дом.

Прошлой ночью он впервые переспал с женщиной, и первый раз вышел не совсем удачный. Кончив, Хейз повалился на миссис Уоттс, словно нечто исторгнутое морем на берег. Миссис Уоттс наградила его нелестными эпитетами, которые Хейз то и дело вспоминал в течение дня. Ему было неловко возвращаться к ней. Что она скажет?

Когда Хейз открыл дверь и вошел к миссис Уоттс, та произнесла:

– Ха-ха.

Шляпа на голове Хейза сидела прямо, и снял он ее, лишь когда стукнулся тульей об электрическую лампочку на потолке. Миссис Уоттс как раз сидела на кровати и наносила на лицо жирный крем. Уперев подбородок в ладонь, она стала смотреть, как клиент идет кругом по комнате, приглядываясь то к одному предмету, то к другому. В горле у Хейза пересохло, а сердце колотилось с такой быстротой, что в груди сжало – как будто обезьянка в зоопарке ухватилась за прутья клетки. Наконец Хейз, не выпуская шляпы из рук, присел на кровать.

Миссис Уоттс улыбалась улыбкой, похожей на серп – такой же крутой в изгибе и острой. С первого взгляда становилось ясно: эта женщина привыкла больше не думать. Ее глаза всасывали картину целиком, словно зыбучий песок.

– Шляпа, чтобы взирать на Христа! – сказала миссис Уоттс. Стянув с себя ночнушку, она забрала шляпу у Хейза. Надев ее, положила руки на бедра и закатила глаза. Хейз какое-то время глядел на миссис Уоттс, затем три раза хмыкнул, изображая смех. Потянул за нить выключателя света и в полной темноте разделся.

* * *

Однажды, когда Хейз еще был ребенком, отец свозил его на ярмарку в Мелси. Там, чуть в стороне от прочих аттракционов, стоял самый дорогой шатер. Заправлял им сухопарый мужчина, который голосом, подобным рогу, обещал клиентам Невероятный Соблазн, не говоря, правда, что ждет их в шатре. Стоило удовольствие тридцать пять центов, и было оно настолько Эксклюзивное, что одновременно лицезреть его могли лишь пятнадцать человек.

Дав сыну денег, отец Хейза отослал его к шатру, где танцевали две обезьянки, а сам, держась ближе к стенкам других палаток, двинулся к Невероятному Соблазну. Хейз денег тратить не стал и пошел следом за родителем; впрочем, тридцати пяти центов у него не набиралось. Хейз спросил у зазывалы, что же внутри.

– Забудь, – ответил сухопарый. – Ни воздушной кукурузы, ни обезьянок.

– Так обезьянок я уже видел, – сказал Хейз.

– Вот и славно. Проваливай.

– У меня пятнадцать центов. Покажите хоть половину представления.

В шатре, думал Хейз, укромный уголок вроде нужника, а там – дяденька. Или дяденька с тетенькой. Из-за нее-то и нельзя…

– У меня пятнадцать центов, – повторил Хейз.

– Шоу почти закончилось, – ответил сухопарый, обмахиваясь соломенной шляпой. – Беги давай отсюда.

– Тогда тем более пятнадцати центов хватит.

– Проваливай!

– У вас в палатке черный? – спросил Хейз. – Вы что-нибудь с черным делаете?

Зазывала наклонился к нему с помоста, и его лицо загорелось гневом.

– Кто тебе сказал?!

– Никто.

– Тебе сколько лет?

– Двенадцать, – соврал Хейз. На самом деле ему было десять.

– Давай сюда свои пятнадцать центов и проходи.

Положив на помост деньги, Хейз поспешил внутрь шатра, пока шоу не закончилось. Откинув клапан, он заметил вход во внутренний шатер и проскользнул в него. Желая заглянуть за спины взрослых мужчин, Хейз встал на лавку. Впереди, чуть ниже уровня зрителей, в обшитом черной материей ящике извивалось нечто белое. Сначала Хейз принял его за освежеванное животное, но потом разглядел: это женщина, полная, с неприметным лицом, разве что в уголке рта у нее имелась родинка, которая, когда женщина улыбалась, двигалась. Еще одна родинка была у женщины на боку.

– Если по такой бабенке да в каждый гроб класть, – произнес откуда-то спереди отец, – на тот свет очередь выстроится.

Голос отца Хейз узнал моментально. Слез с лавки и выбрался из внутреннего шатра. Чтобы не попасться зазывале, пролез под внешней стенкой и побежал к родительскому грузовику. Залез в кузов и схоронился в дальнем его конце.

Снаружи продолжала реветь ярмарка.

Дома мать, стиравшая белье, обернулась на Хейза. Она всегда носила черные платья длиннее, чем у других женщин. Мать выпрямилась и пристально посмотрела на сына – тот спрятался за деревом. Впрочем, через некоторое время он вновь ощутил на себе ее взгляд. Перед внутренним взором возник черный ящик и тощая женщина, настолько высокая, что ей приходилось подгибать ноги, дабы уместиться в нем. Лицо женщины имело форму креста, а волосы ее были стянуты на макушке.

Хейз плотно вжался в ствол дерева и ждал, пока мать подойдет с палкой.

– Что ты видел? – спросила она. – Что ты видел? Что? – спрашивала мать одинаковым тоном. Затем ударила Хейза по ногам, но тот как будто бы слился со стволом. – Иисус умер во спасение твоей души.

– Я не просил его, – пробормотал Хейз.