Мудрая змея Матильды Кшесинской

Багги выехал из городских ворот и свернул на дорогу вдоль средневековой каменной стены со следами многочисленных заплат, сделанных в позднейшие времена. Под стеной росли дикие мальвы – такие пышные, словно за ними ухаживали знатные селекционеры. Вскоре впереди показался старый склад, за ним возник узкий двухэтажный домик, окруженный крошечным аккуратным садом с ярко-желтыми, просто-таки канареечными розами. Кисти непременной глоксинии ниспадали на полуосыпавшуюся ограду, и цветовое сочетание желтого, серого и лилового показалось Алене удивительно гармоничным – и беспокойным. Сама не зная почему, она насторожилась, и, когда Жак остановил багги, с обворожительной улыбкой выдернула ключ из стояка и спрятала его в карман.

«Кто его знает, может, придется отсюда драпать в темпе!» – подумала Алена и решила быть готовой к любым неожиданностям. Все же наследственность у этого человека хуже некуда. Да и вообще русофоб. Конечно, сейчас Жак вел себя миролюбиво, но она помнила предупреждение Маршана: нет хуже воды, чем вода стоячая!

Впрочем, стоило Жаку распахнуть дверь, как Алена забыла обо всем, в том числе и о своих опасениях, потому что оказалась в самом странном помещении, какое только можно было себе представить. Низкий потолок и стены были обтянуты слоями асбеста, а в глубине в открытой печи горел огонь.

– Асбест просто на всякий случай, – пояснил Жак. Я же живу наверху. – А в плавильной печи постоянно поддерживается высокая температура, чтобы стеклянная масса была наготове.

– Какая температура? – немедленно спросила Алена.

– Для работы нужно от тысячи до двух тысяч градусов в зависимости от того, что нужно изготовить, а вообще температура не должна опускать ниже восьмисот.

Это совпадало с информацией, полученной из Интернета, поэтому Алена довольно кивнула: пока Жак явно не собирался врать. Конечно, неизвестно, что будет потом…

Рядом стояла еще одна печь, закрытая, о которой Жак сказал, что она отжигательная – предназначена для медленного остывания готовых изделий, чтобы их не разорвало на мелкие части от резких перепадов температур. Пламя в ней было менее ярким, чем в плавильной печи.

Здесь же обнаружилась электрическая плита, на которую Жак сразу бухнул две одинаковые сковородки. Из обшарпанного холодильника, втиснутого в угол, были извлечены коробка с яйцами, пачка масла и упаковки ветчины, тертого сыра, а также знаменитых бретонских гречневых блинов.

Алена вспомнила, что Маршан собирался отвезти ее именно в ресторан «Бретонские блины», и с трудом сдержала смех. От судьбы, как говорится, не уйдешь.

С волшебным проворством Жак швырнул на сковородки по кусочку масла, разогрел на каждой по блину, перевернул их, подбросив на сковородах (искусство, которым Алена Дмитриева так и не смогла овладеть за долгую жизнь), и свернул блины вдвое. На сковородах освободилось место, куда было вылито по яйцу, причем они не растеклись безобразными пятнами и желток не смешался с белком, как частенько случается у некоторых писательниц; нет, у Жака получились две ровненькие, аккуратненькие глазуньи. Он перевернул блины, насыпал на поджаренную сторону сыр, швырнул по увесистому ломтю ветчины, сверху водрузил по яйцу, выключил сковородки и перекинул готовые блины на две ярко-золотистые стеклянные тарелки, одну из которых и вручил Алене вместе со стеклянной же изумрудно-зеленой вилкой.

– Бон аппети, Элен! Если захотите еще – с удовольствием приготовлю. Вы не стесняйтесь, говорите. Я-то не слишком хочу есть, перекусил в кафе рядом с больницей.

– Спасибо, – пробормотала Алена, совершенно завороженная и ловкостью приготовления еды, и посудой. – Я тоже перебила аппетит в булочной, но от блина не откажусь.

Жак поставил на стол две небольшие прозрачные бутылочки без этикеток с каким-то белым вином, видимо, из местных виноделен. Все было необыкновенно вкусно, вино оказалось легким и в самую меру сухим, однако любопытство так и тянуло за язык нашу героиню, тем паче что Жак сам дал удобный повод к началу расспросов. Алена незамедлительно приступила к делу:

– Посуда вашего же производства?

– Конечно, – кивнул Жак. – Моя покойная мать очень любила стеклянную посуду.

Алена чуть не поперхнулась. У нее были вопросы к Жаку о трагедии в семье, и она сразу догадалась, чье черно-белое фото (молодой мужчина с родимым пятном на щеке, красивая печальная женщина с легкими кудрявыми волосами и совсем маленький мальчик с растерянной улыбкой и большими темными глазами) висит на стене, обрамленное изящной витой стеклянной – конечно – рамочкой, однако ей не хотелось начинать беседу с такой печальной темы. Поэтому она только сочувственно вздохнула, как бы в ответ на слово «покойная», и спросила с живым интересом:

– Но как посуда получилась такой золотой и зеленой? Неужели вы размешиваете в стеклянной массе настоящее золото? А зелень откуда берется?