Мудрецы. Цари. Поэты

Святой блаженный Мухаммад!.. Помилуй!.. И ноет нога!.. И сонно на троне… И сонная площадь Регистан в мареве февральском полуденном мглистом залегла… И одни спины вокруг… И ни одного лица…

Но!..

Но что кричит этот пыльный дряхлый безумец?.. Этот девона?.. Этот сумасшедший Ходжа Насреддин? Этот блаженный? Этот бродяга дервиш?.. Этот нищий шут масхарабоз?.. Сова средь дня?.. Петух средь сна?..

— Мы плохо слышим!.. Мы повелеваем!.. Ходжа Насреддин, повтори свои слова!..

Амир открывает свои тяжкие глухие беспробудные барласские охотничьи глаза…

И!..

СНЕГ

— Эй, люди, правоверные!.. Чего вы закрыли глаза? От страха?.. Ха-ха-ха!.. Откройте глаза — и вы увидите хромого старца с ликом дряхлой кладбищенской ползучей червивой землистой гиены!.. И вы боитесь его?.. Тьфу! И его зовут Железным Хромцом?.. Да он завизжит завопит от одного удара палки!.. Эта рыхлая гиена… этот облезлый камышовый кот… Хромой кот! Хромой Тиран!.. Эй, палачи, убейте меня скорее!.. Мне надоело жить среди мертвецов, среди рабов, среди покорных рабьих слепых спин!.. Душно!.. Тошно!.. Пустынно!.. Одиноко!..

Ходжа Насреддин уже не вьется под палками. Уже лежит покорно глубоко далеко…

…И Амир Тимур опять закрывает глаза дремливые. И шепчут его узкие горькие полынные губы: и мне душно!.. И тошно… И пустынно… И одиноко… И нога ноет… Скоро дождь будет?.. Скоро снег будет?.. Скоро смерть будет?.. Тогда скорей!.. да!..

…Айя! ай! ай! учч! ай! ты!.. нога жжет мучит ноет палит… Держава спит… И только слышен крик боли!.. И только Тиран (один!) стонет… И только ему стонать позволено!..

Ай, нога!.. Айя!.. И ты уж не моя!.. И те! те! те! сеистанские подлые кривые слепые дальние молодые стрелы жалят и поныне!..

Да!.. и жалят и летят и вязнут и трепещут живо в теле молодом моем невинном и поныне ныне ныне!..

…И там в степи в сырой февральской кипчакской дальней давней степи росло пустынное миндальное незрелое раннее дерево… Низкое цветущее кроткое дерево… Одно… И я поставил правителя Сеистана Хола Мирзу-бека под деревом… И я позвал кликнул тысячу Тюмень моих всадников-чагатаев-аргамачников нукеров в лисьих огненных шапках в волчьих злобных малахаях… И я приказал повелел им расстрелять дерево стрелами бешеными тугими — свежими долгими… И пролетело пронеслось вошло прошло чрез дерево несколько тысяч стрел… И опустели колчаны тесные и опустело дерево… И дерево стало нагим сухим, точно на него червь короед ройный нашел… Цвет опал убит сбит был стрелами… Расстрелян был ранний невинный невинный цвет… (А моя расстрелянная нога была виновна?)

Цвет весь упал на Хола Мирзу-бека. Засыпал его. Затуманил. Забрал. Хола-Мирза-бек весь был в инее. Он бледный был. Молочный. Снежный. Свежий…

…Мы умертвили его через двадцать лет, когда стали Джахангиром Владыкой мира… Мы двадцать лет щадили его…

А теперь мне сонно сонно мертво… В сонной державе… В сонном народе… А теперь мне жаль то цветущее убитое одинокое расстрелянное дерево… Кривое, темное, мертвое, как моя убитая саксаульная солончаковая нога сохлая… Да…

Одинокое дерево… Одинокий народ… Одинокая Держава… Одинокий Тиран… Одинокий мудрец… Шут-масхарабоз — и тот одинокий… Все одинокие!.. да!..

Но мы выходим из дремы, как стрела из колчана…

— Эй, Ходжа Насреддин!.. Мы плохо слышим… Повтори свои слова прощальные!..

— Твои уши заросли волосами, как поля моей нищей родины бурьяном и сорняками!.. Ты не меч ислама, а хвост моего осла, облепленный цепким навозом!.. Что ты можешь услышать?.. Что ты можешь понять, кроме своей ноги?.. Ты увечный! Неполный!.. И потому ненавидишь весь мир!.. Ты калека! Твоя держава — калека! Убей меня!.. Я не хочу жить!.. Устал!.. Ну! Быстрей!.. Амир! Волк!.. Грызи меня!.. Ха-ха-ха!.. Только я костлявый!.. В твоей костлявой стране все костлявые! В твоей стране голодно и холодно! И откуда люди берут силы кричать вопить: Уран!.. Алла-яр Амиру Тимуру!.. Или голодный народ громче кричит: алла-яр?.. Или голодный народ громче звонче истошнее славит тирана?.. Алла-яр Амиру Гурагану!.. Тьфу!..

И тут!..

И тут Амир совсем пробуждается от вязкой дурманной маковой дальней дремы…

В последнее время он часто жует сосет сушеный бродильный горький афганский дымный дурманный мак смешанный с бухарской ореховой кунжутной халвой… Мак дает забвенье… Мак усмиряет отдаляет ногу… И от него сладкий текучий легкий туман марево в голове…

…Но дым уходит.

Но Амир шевелится на троне. И говорит. Тихо…

Джахангиру не надо говорить громко. Держава внемлет только ему. Держава молчит. Народ молчит… Тишь!.. И потому ему не надо говорить громко. Он может даже шептать!.. Да!..

И над уснувшей империей слышен только его голос. Голос Джахангира.

Его голос слышат покоренные Мавераннахр и Туркестан, Хорезм и Бадахшан, Индия и Хоросан, Сеистан, Кидж и Мекран, оба Ирака, Фарс, Азербайджан, Мазандаран, Гилян, Ширван, Арран, Курдистан, Грузия, Диарбекир, Рум, Сирия…

Да!.. Уран!..

Амир Тимур шепчет. Как змея… (Змея мудра!)

Он шепчет главному своему сподвижнику мекканскому шерифу Сайиду Береке.