Мудрое сердце. Путеводитель по универсальным учениям буддийской психологии

2. Сострадание — это наша глубочайшая природа. Оно возникает из нашей взаимозависимости со всеми вещами.

———————————————————

Когда я только начинал буддийскую практику в качестве монаха, я не осознавал того, сколько боли носил в себе. Мне удалось закрыться от воспоминаний о пережитом в детстве насилии, неуверенности в себе, от чувства собственной никчёмности и отчаянного желания быть любимым. Во время медитации и жизни в монастыре всё это поднялось: вся хранившаяся внутри история, осуждения и глубоко погребённая боль. Поначалу насыщенный распорядок дня и практики усилил моё ощущение борьбы и собственной никчёмности. Я пытался заставить себя быть дисциплинированным, стать лучше. Наконец я обнаружил, что чрезмерные усилия не помогают справиться с чувством никчёмности. Я выяснил, что для настоящего исцеления мне необходимо сострадание.

Однажды я заболел (вероятно, малярией) и лежал в своей хижине — обессиленный и охваченный лихорадкой. Один из старейшин монастыря дал мне лекарство, но оно действовало очень медленно. Аджан Чаа пришёл навестить меня. «Болеешь, лихорадка, да?» — спросил он. «Да», — тихо ответил я. «Всё болит, да?» Я кивнул. «Тебе себя жалко, да?» Я слабо улыбнулся. «Ты хочешь домой, к маме». Он улыбнулся, а затем кивнул. «Да, это, конечно, страдание. Через это прошли почти все лесные монахи. Но по крайней мере сейчас у нас есть хорошие лекарства». Он помолчал. «Здесь. Вот где мы должны практиковать. Не только сидеть в зале для медитации. Все эти мучения тела и состояния ума многому тебя учат». Он подождал, а потом посмотрел на меня с теплотой доброго дедушки. «Знаешь, ты можешь это выдержать. Ты можешь это сделать». В этот момент я почувствовал, что он целиком со мной, что он знает мою боль, так как сам прошёл через тяжёлые испытания. Пришлось подождать ещё один день, прежде чем лекарство начало действовать, однако эта простая доброта сделала ситуацию терпимой. Сострадание Аджана Чаа придало мне смелости и помогло найти собственную свободу в гуще мучений.

Под утончённостью буддийской психологии лежит простота сострадания. Мы можем прикоснуться к этому состраданию, когда наш ум спокоен и мы позволяем своему сердцу раскрыться. К несчастью, подобно глине, скрывающей золотого Будду, толстые слои неведения и травм могут скрывать наше сострадание. В глобальном масштабе неведение проявляется как несправедливость, расизм, эксплуатация и насилие. В масштабе личности мы видим собственные состояния зависти, тревоги, зависимости и агрессии. Решая, что нет ничего, кроме этой слепоты, мы ограничиваем возможности человеческого развития. Вспомните Фрейда, чья революционная работа позволила во многом понять человеческую психику. Однако в своей книге «Недовольство культурой»[3] он делает глубоко пессимистический вывод о человеческом сердце. Фрейд утверждает: «Цивилизация вынуждена прилагать все усилия, чтобы удерживать агрессивные инстинкты человека в установленных границах… идеальная заповедь любить своего ближнего как самого себя… оправдывается тем фактом, что ничто другое так, как она, не противоречит изначальной человеческой природе». Да, мы должны признать существование в человеческой природе агрессивного аспекта. Однако в своём эссе Фрейд останавливается на нём, полностью упуская из виду противоположный и более мощный факт того, что наши отдельные жизни и всё наше общество строятся на бесчисленных актах доброты.

Сострадание — это наша природа

С точки зрения буддийской психологии сострадание естественно. Оно происходит из нашей взаимосвязанности, которая в буддизме называется взаимозависимостью. Её легко увидеть в физическом мире. Находясь во чреве, ребёнок взаимозависим с телом матери. Если кто-то из них заболевает, это влияет на другого. Подобным образом мы взаимозависимы с телом земли. Минералы земли входят в нашу пшеницу и наши кости, грозовые облака становятся нашими напитками и нашей кровью, кислород, вырабатываемый деревьями и лесами, — это тот воздух, которым мы дышим. Чем больше мы осознаём свою общую участь, тем сильнее наше сострадание к самой земле.