Затем вы начинаете наблюдать свой ум. Возникает мысль, мысль гнева, страсти, любви или чего-либо ещё. Вы можете видеть её возникновение в вас. Облако гнева приходит и окружает вас; вы можете наблюдать его. Или в вас имеется великое желание любви, но вы можете наблюдать, что оно есть. Вы можете видеть, что есть гнев, или есть любовь, или есть алчность, не так ли? Если вы можете видеть, что есть алчность, то одна вещь является определённой, — что это не вы. Вы — это тот, кто знает. Таким образом, ум исключается.
Когда исключаются ум и тело, тогда что же остаётся? Как раз чистый свидетель. Сейчас вы не можете знать этого чистого свидетеля, потому что вы не можете свести его к объекту. Зеркало не может отражать само себя, оно может отражать только что-нибудь ещё. Ваши глаза не могут видеть сами себя, они могут видеть только что-нибудь ещё. Ваш свидетель не может быть свидетелем самому себе. В этом второй смысл слов Бодхидхармы: «Я не знаю».
И третий. Когда Бодхидхарма говорит: «Я не знаю», он имеет в виду: «Предельное — это тайна, и оно останется тайной. Нет путей разгадать её».
Вы спрашиваете меня:
Вы бы хотели некоторый традиционный ответ, что я — перевоплощённый Будда. Дерьмо! Нет, я не воплощение Будды. Вы хотели, чтобы я сказал, что я мессия, которого вы ждали. Нет, я не мессия. Я не заинтересован стать мучеником, совсем нет. Вы хотели бы какого-нибудь определённого утверждения, но ничего определённого не может быть по самой природе вещей.
Позвольте мне рассказать вам другую историю:
Моисей пошёл в горы и ему явился Бог в виде пылающего куста. Куст оставался зелёным и не сгорал.
В этом указание, метафорическое указание на парадокс Бога, на то, что Бог — это парадокс, что Бог алогичен, что Бог абсурден, credo quia absurdum. Это знаменитое высказывание Тертуллиана: «Я верю в Бога, потому что Он абсурден. Я верю, потому что в Него нельзя верить».
В метафоре, живописным образом, сказано, что Моисей увидел куст и огонь в нём, и куст не сгорал. Он должен был чувствовать себя очень смущённым, озадаченным. Затем Бог дал ему для его людей Десять Заповедей. И, естественно, он спросил: «Они спросят меня: „Кто дал их тебе?“ Что мне сказать?» И Бог сказал: «Скажи им; я есть то, что я есть».
Во всей еврейской традиции нет высказывания более значительного, чем это: я есть то, что я есть. Даже Бог не может сказать, кто Он есть.
Вы можете сказать, кто вы есть, я же не могу сказать, кто я, — это потому, что вы имеете некоторые индивидуальности, а я не имею индивидуальности. Выдумаете, что вы — это ваше имя. Вас спрашивают: «Кто вы?» Вы говорите: «Моё имя такое или такое». «Кто вы?» — спрашивают вас, и вы можете ответить, что вы христианин, или индуист, или мусульманин. «Кто вы?» — спрашивают вас, и вы можете сказать: «Я доктор, или инженер, или профессор». Всё это лишь поверхностные индивидуальности. Глубоко внутри являетесь ли вы немцем, или англичанином, или китайцем, индуистом, христианином, буддистом? В вашем сознании, в глубочайшем ядре, кто вы? Доктор, инженер, профессор? Нет, все эти индивидуальности исчезают. Кто вы? Вы здесь. Я есть то, что я есть, — ничего более не может быть сказано об этом.
И последний вопрос:
Религия вечна, — религия как предельный закон жизни и существования, как Дао, вечна. Не как христианство; христианство не может быть вечным. Однажды оно родилось, однажды оно умрёт.
Многие религии родились и ушли, исчезли. Многие религии родятся и исчезнут. Вечная религия — то, что в Индии мы называем
Это как ребёнок, родившийся для вас. Душа вечна, но этот ребёнок должен умереть. Этот ребёнок имеет в себе две вещи — душу, вечное, и нечто временное — структуру, механизм. Тело не может быть вечным. Оно выросло из земли, оно должно уйти в землю — прах во прах.
То же самое происходит и с религией: когда религия понимается просветлённым, он перелагает её на ваш язык, — вот способ, с помощью которого вы можете понять её. И вот почему имеется так много различий и так много религий. Моисей должен был говорить на языке своих людей, то, что они могли понять. Будда должен был говорить на языке своих людей, то, что они могли понять, — и это были разные люди.