Мудрость прощения. Доверительные беседы

— Вчера вы сказали, что ваша встреча с Далай-ламой в Стэнфорде оказалась для вас очень важным моментом жизни. Почему? Чу повернулся к Далай-ламе.

— Тогда я впервые почувствовал ваше воздействие. Перед встречей я прочел вашу биографию. И совершенно не понимал, чего ожидать. Как ученый, я был настроен немного скептически. Ну, думаю, вы понимаете. А затем... то, как вы держите себя. Вы сразу же мне улыбнулись. Меня поразило, что все, что я о вас слышал, оказалось правдой. Я почувствовал, что вы очень душевный человек, очень добрый, вы действительно любите людей, даже тех, кого не знаете. То, что вам почти не требуется времени, чтобы сформировать в себе добрые чувства к новому человеку, глубоко меня поразило.

Чу сделал паузу.

— У меня в лаборатории работает аспирант, — продолжал он. — Очень умный парень, вырос в Гонконге. Я сказал ему, что собираюсь встретиться с Далай-ламой. Он слегка удивился и сказал, что считает Далай-ламу трусливым политиком.

Все засмеялись.

— Я ответил ему, что встречал разных политиков и они ведут себя совершенно по-разному, — продолжал Чу. — А студент возразил: «Но он глава государства». «Да, — ответил я. — Он глава государства, но я не думаю, что он политик».

Далай-лама передвинулся на край кресла. Подавшись вперед, удобно расположив руки на коленях, он смотрел в пространство, собираясь рассказать историю.

— Много лет назад, — начал он, — я познакомился с одним китайцем. Он изучал китайский буддизм, конфуцианство. Работал в Америке. Его друзья, китайские бизнесмены из Нью-Йорка, говорили ему: «Далай-лама не религиозный человек, он, главным образом, политический деятель. Другие тибетские ламы — это да, среди них есть истинные духовные мастера. Но Далай-лама не из их числа». Поэтому он не хотел ехать ко мне учиться. Но приехал, из любопытства. Он заметил, что Далай-лама достаточно искренний, достаточно сострадательный. Он многое узнал обо мне и хорошо изучил мое поведение. В конце концов он стал моим близким духовным другом. Он называл меня своим учителем, фактически я его посвятил. Так что не только коммунисты, но и широкая публика придерживается этой ложной точки зрения. Поскольку я несу ответственность за Тибет, СМИ  создали  впечатление,  что  Далай-лама  не  просто  буддистский  монах,  он  —  главным образом политик.

Он сделал эффектную паузу. И добавил:

— Хотелось бы надеяться, сильный политик.

Когда смех утих, Далай-лама обратился к Джин Чу, которая до этого молчала:

— Скажете что-нибудь?

— Вчера мы посетили тибетскую детскую деревню, — начала она, — и меня поразило, что вам удалось сохранить свою культуру здесь, в Дхарамсале. Вы покинули родину, но продолжаете сохранять самобытность. Я думаю, это потрясающий пример для других людей.

Далай-лама начал было отвечать, но передумал и обратился к Тэндзину Гейче по-тибетски.

— Ваше замечание очень воодушевляет, — перевел Гейче.

— Да, — сказал Далай-лама. — С самого начала, сорок три года назад, нашей главной заботой стало сохранение тибетской культуры. Открытие школ, детских деревень и всего прочего. Мы создавали тибетские колонии на юге Индии. По тому же принципу: сохранить нашу культуру. И я горжусь, утверждая, что тибетская традиция, буддийское знание в чистом виде существуют вне Тибета.

— И еще, мы узнали замечательную вещь — буддизм очень открытый, — добавила Джин.

— Он в состоянии воспринять различные знания и впитать эти знания, обогащая буддистское сообщество.

— Спасибо, — сказал Далай-лама. — Именно поэтому цель каждого живущего в Индии молодого тибетца: уехать в Америку.

И он снова от души рассмеялся. Подошло время возвращаться вверх по склону на очередное заседание конференции.

Глава 7 Алмазы в перекрестьях сети

Далай-лама вышел из белого бронированного «амбассадора» и, шаркая ногами, направился к помосту, сооруженному возле внушительной ступы Сарнатх. Несколько сотен паломников и монахов ожидали, когда он начнет учить. Тем январем Далай-лама отправился в паломничество по самым священным буддийским уголкам Индии, наметив довольно необычный маршрут. Сарнатх — первая остановка. Два десятка высших лам в традиционных бордовых одеждах, выстроившись вдоль дорожки для приветствия, держали необычайно толстые ритуальные ароматические свечи.

Меня поразила гротескная поза Далай-ламы — он шагал к ним, согнувшись едва ли в пояс.

Как и многие тибетские монахи, он сутулится — это естественная поза смирения, которая со временем становится привычной, — и сейчас, когда он выставил плечи вперед, создалось впечатление горба. Далай-лама тепло и дружески приветствовал лам, самых прославленных в тибетском буддийском пантеоне. В свою очередь, старейшие духовные учителя упорно соревновались в том, чей поклон будет самым низким.