Мудрость психики. Глубинная психология в век нейронаук

Да, я медленно монтирую свои внутренние видеозаписи, но в нашей душе существуют разные части: одни передвигаются с черепашьей скоростью, другие скачут, как газели. Может быть, в этом случае я и была похожа на черепаху, но в конце концов удар по голове помог мне создать новый нарратив, который изменил все устройство моей психики. Я отредактировала свою жизненную историю и знаю, чего ищу в отношениях. Зная, к чему я стремлюсь, я нахожу это. Я открыла для себя мир, полный доброты, сострадательных людей, возможностей для дружбы, нежности, привязанности и любви (во всех ее проявлениях). С жаждой человека, перешедшего пустыню, я ищу источники любви и пью из них. Я взаимодействую с теми, у кого сила не исключает доброту, я отступаю в сторону, чтобы избежать резкости, грубости, снобизма, подлости. Увидев, как важна нежность для выживания, я убедилась в том, что мир может быть Хорошей Матерью. И, к своему удивлению, я вижу, что мужчины не менее женщин способны выражать свою нежность, – прежде именно я мешала им делать это. В моем новом мифе Природа действительно стала Матерью. Розы, которые согласны расти в моем саду, разве не мило с их стороны откликаться на мои старания подкормить их? В их пышном цветении я вижу любовь к себе. Я принимаю это лично на свой счет. Когда я думаю о своем жизненном пути, передо мной открывается новая виртуальная панорама. Я ощущаю присутствие или отсутствие Великой Матери во всех ситуациях и во всех отношениях.

Я понимаю умом, что ненависть так же вездесуща, как и любовь. Вероятность войны существует в любом сообществе, любом сердце, везде и всегда. Тем не менее, поскольку восприятие есть функция мифа, организующего психику, я хочу видеть меньше войн в контексте сегодняшнего дня. Если бы десять лет назад меня спросили: «Какая у тебя жизненная история?», мне бы никогда не пришло в голову назвать свое детство одиноким, зимой в сердце. У моего нового мифа весенний дух – он несет оттепель моей душе. Вот почему в настоящее время мне больше хочется думать о меде, а не об уксусе. Не бывает конечного варианта истории. Вечные темы войны, любви, начала и завершения пересматриваются снова и снова, а времена года в сердце следуют своему собственному ритму.

Беллетризация неизбежна

Факт есть факт, непреложная истина. Если кто-то говорит: «Из-за автомобильной аварии десять лет назад мне ампутировали ногу», то абсолютно очевидно, что объективный факт ампутации не может иметь двух версий. Мы не можем предположить, что впоследствии ампутированная нога отросла или что несчастного случая удалось избежать. В историческом плане ампутация – состоявшееся событие. Тем не менее, когда человек не просто сообщает факты, а рассказывает историю об аварии, этот случай обрастает эмоциями и интерпретациями. В акте редактирования и объединения фактов и чувств создается наша экзистенциальная свобода, а вместе с ней – и наша идентичность. Чем выше уровень осознанности, тем больше свободы в выборе той или иной интерпретации. Наша психическая идентичность берет свое начало в беллетризации фактов, превращающей события в историю. Другими словами, вымысел формирует миф.

Процесс беллетризации похож на работу историка, который знает, что факты не изменятся, но все равно стремится добавить в историческую науку еще одну интерпретацию, сформировать свое прочтение известных событий. В любой автобиографии – как и в любой исторической книге – есть объективная основа (факты) и субъективная интерпретация (рассказанная история, миф). История, написанная победителями в войнах и конфликтах, – а именно их идеи доминируют в культуре – никогда не будет иметь ту же тональность, что история от лица побежденных. Это можно назвать архетипической перспективой, которая играет важнейшую роль, когда мы смешиваем события в единое целое. Возвращаясь к человеку, который остался без ноги из-за автомобильной аварии, эту историю можно рассказать с архетипической позиции жертвы: «Видишь, как мне не повезло. Я попал в аварию и остался без ноги. Пожалей меня!» Однако тот же человек впоследствии может перейти к архетипу героя и на основе тех же фактов расскажет историю мужества и надежды: «Я сейчас расскажу тебе, как справился со своей бедой. Знаешь, я горжусь тем, что сделал. Я обнаружил в себе силу, о которой даже не подозревал». Выбрав взгляд на события сквозь призму архетипа жертвы, человек занимает пассивную позицию («со мной произошло что-то плохое»), а героическая позиция активна («я расскажу, как справился с бедой»). И тот, и другой взгляд основаны на одних и тех же событиях, но сюжеты заканчиваются по-разному.