Мудрость психики. Глубинная психология в век нейронаук

Мы все играем роли в масштабной социальной драме: мы живем, самодовольно задрав нос, или с несчастным видом, понурив голову; исполняем свою роль с блеском или со смущением; одеваемся в определенном стиле; поступаем определенным образом; приспосабливаем свою Персону к современным тенденциям; выучиваем наизусть правильные строчки и надеемся, что добились мастерства. Социальные психологи утверждают, что исполнение роли – неотъемлемая часть жизни в обществе. Тем не менее, если мы осознаем, что это только роль, мы крепко удерживаем в сознании тот факт, что сценарий всегда можно изменить, если он начнет подавлять. Подавление возникает из-за того, что, согласно любой господствующей ортодоксии, неизменное, будь то цвет кожи, гендер, возраст, национальная идентичность, имеет предопределяющее значение, поддерживает доминирующий миф и исключает любые другие истории. Вот почему развенчание мифа – это непрерывная работа. Таков же и процесс мифотворчества – бесконечное сотворение и разрушение. Это и есть порядок творения: циклическое повторение рождения и смерти.

Психологическая жизнь как драма

Юнгианская и хиллмановская модели психологической жизни предлагают нам представить душу как сцену, на которой разыгрываются разные истории во всей их архетипической грандиозности. Эта метафора, как и социальная психология, подразумевает, что ролевая игра – это просто исполнение роли, игра в идентичность. Мы все обладаем некоторой степенью свободы, играя в свои игры идентичности, но в игре есть правила, а в сценарии – текст, и ставки на то, какой будет игра (хорошей или плохой), весьма велики. Гибкая Персона предполагает балансирование между двумя в равной степени патологическими состояниями. С одной стороны, патология социального актера, который считает, что он не играет никакой роли, а всегда аутентичен, хотя фактически у него эта роль единственная и он жестко к ней привязан. Это закрытая мифология, мономиф, некий социологический фундаментализм, который препятствует изменению, игре и движению.

На другом конце этого континуума – патология личности, которая воспринимает роли недостаточно серьезно, исполняет свою роль непоследовательно, считая все игрой. Такой человек просто выставляет напоказ свою беспечность, которая коренится в безответственности, цинизме или особенностях личностного развития, остановившегося в подростковом возрасте. Партнеры по игре (то есть другие участники социального взаимодействия) не знают, как вести себя с таким человеком, потому что он непостоянный, ненадежный, исполнен внутренних противоречий. При встрече с такой патологией мы испытываем чувство неловкости, как бывает в театре, когда мы вынуждены наблюдать за плохой актерской игрой. Наш дискомфорт объясняется вовсе не тем, что актер играет вымышленную роль – мы все знаем об этом, – а тем, что он ее играет плохо. Мы можем допустить такую шаткую позицию у подростков, так как их идентичность еще не обрела стабильности и текуча, как кисель. Им еще неизвестно, в какую роль или в какую игру они впишутся. Однако подобная неопределенность во взрослом вызывает тревогу. Профессор, который постоянно отрицает авторитетность своего положения и прячется за презентациями студентов («этот семинар будет таким, каким вы захотите»); шеф-повар, который не может удержать на голове свой колпак; дирижер без пиджака; невеста, желающая надеть джинсы и шлепанцы на свою свадьбу – все это воспринимается как нечто недостойное и отвратительное теми, кто вместе с ними участвует в сценарии и пытается следовать правилам³. Неспособность находиться в одном положении достаточно долго, чтобы другие могли найти свои строчки в сценарии, вызывает не меньшие проблемы, чем неспособность отойти от навязчиво ригидной Персоны.

Сценарий состоит из слов, жестов, костюмов, декораций