Мудрость психики. Глубинная психология в век нейронаук

Чтобы получить лицензию и начать практику, я выучила систему кодировки и сухой язык DSM. Сначала мне понравилась логика такой аккуратной системы «категоризации, которая подразделяет психические нарушения по определяющим их характеристикам на типы, основанные на наборе критериев»¹. Несомненно, начинающему практику эта система дает ощущение порядка и позволяет почувствовать себя компетентным в умении развешивать ярлыки на человеческие слабости. Правда, когда я и мои однокурсники обнаружили, что мы сами имеем немало черт, обозначенных в руководстве как патологические, мы усомнились в том, что стоит относиться к DSM как к Библии. С тех пор большинство из нас видит в DSM именно то, чем оно и является, – это классификация, иногда полезная, чтобы набить руку в диагностике серьезной клинической патологии, инструмент обучения, подробный статистический обзор психических расстройств с одной серьезной оговоркой: «Существует много физического в психических расстройствах и много психического в физических нарушениях»². Да, с этим трудно не согласиться.

Чтобы разбавить сухой подход DSM, я много читала о мистических учениях во всевозможных эзотерических традициях и попробовала все (химическое, интеллектуальное, мистическое), что могло открыть для меня двери восприятия. В эти бурные годы я как будто жила в комнате с видом на границу между психическим и физическим. Я также прочитала много литературы по популярной психологии, потому что хорошо зарабатывала написанием статей для двух разных женских журналов. Еще больше я зарабатывала тем, что писала курсовые для обеспеченных студентов. Я поставляла работы на заказ: Саас, Фуко и «пост» (постфрейдисты, постмарксисты, постлаканианцы), трансперсональная психология, гештальтпсихология, роджерианская психология, трансактный анализ. На заработанные деньги я покупала книги и насыщалась ими, жадно закидывая себе в рот одну сардинку за другой.

Будучи женщиной, я сомневалась в том, что имею право на собственные мысли, какие есть у философов. Но как психолог я могла специализироваться в чувствах. Если у меня бывало плохое настроение, я обычно покупала кружевное нижнее белье, чтобы убедиться, что хотя мне и не хватает мозгов для философских занятий, по крайней мере, у меня есть красивое женское тело. Но кружевное белье никогда не помогало так, как знакомство с освободительными идеями. Чтение было для меня настоящим источником нуминозного. Все мои гуру были книжными и до сих пор таковыми остаются. Я встретила своих «учителей» не в храме или монастыре, а в библиотеке. Мысли, которые я обнаруживала в книгах, для меня, женщины, были дороже бриллиантов. Они давали мне право в полной мере становиться человеком. Поскольку именно мой брат (который вечно читал) указал мне на этих блестящих мыслителей, он повлиял на меня сильнее, чем я тогда думала. Если бы Фрейд был женщиной, имел бы такого же интересного брата, как у меня, и столь же сильно нуждался в интеллектуальном воспитании, возможно, он создал бы теорию, в которой значение родительского влияния уравновешивалось бы значением взаимовлияния сиблингов.

То, что брат не одобрял моих методов познания и был не очень высокого мнения о моем интеллекте в целом, поначалу больно ранило меня, но впоследствии оказалось полезной для меня инициацией. Это подготовило меня к восприятию критики коллег на факультете коммуникаций в государственном университете Монреаля (Канада). Вот она я – приглашенный профессор тридцати с хвостиком лет (на вид лет восемнадцати, да еще женщина). Преподаю – о боже! – некоторые идеи Юнга в курсе по символической коммуникации, который я сама подготовила. В свою защиту я могла сказать, что, как ни крути, символы являются наиболее универсальной формой коммуникации. Ведь, согласитесь, символ действительно передает информацию. Например, образ дерева, усыпанного плодами, неизменно интерпретируется как означающий плодородие, надежду, радость, и никогда не означает смерть или распад. Даже в тех случаях, когда символ имеет противоположное значение (например, в сказке встречается яблоня с отравленными плодами, привлекающими невинных детей), эффект ужаса возникает именно потому, что перевернутым оказывается привычное значение.