Мудрость психики. Глубинная психология в век нейронаук

В моих рассуждениях все приходит к следующему: поскольку в эмпирической концепции составного этот состав не приписывается посредством простой интуиции и прямого постижения, но может быть представлен только через активное связывание множественности в интуиции и, конечно, в сознании в целом (которое не является эмпирическим), то это связывание и его функция должны подчиняться априорным правилам ума, которые формируют чистую мысль об объекте (C II; 376).

Три мои подружки в интернате были правы: надо рассчитывать на свою внешность, а не на мозги. Увидевшись через несколько дней с Клодом, я показала ему отрывок из Канта и заявила, что никогда и ни за что не смогу стать интеллектуалом и что в свои двадцать лет я, наконец, образумилась и расстаюсь с амбициями в этой области. После этого у нас состоялся решающий разговор:

Клод: Что тебя обескуражило?

Жинетт: Кант слишком запутанный.

Клод: Нет, не согласен! Кант трудный, но не запутанный.

Вот Гегель запутанный, а Кант – нет.

Жинетт: Трудный или запутанный, какая разница?

Клод: Доказательством ясности мысли Канта служит тот факт, что его комментаторы могут прийти к согласию по поводу того, что он имел в виду. Это невозможно, когда мысль запутанна. Единственное препятствие здесь – это твоя лень.

Жинетт: Нет, не согласна! То, что меня обескураживает, – это не трудность. Я люблю сложные игры. Что действительно меня достает, так это факт, что Кант так пишет в письме! Ты представляешь? Такой тяжелый стиль мышления – в письме! В письме, а не в лекции! Кант излагал свои мысли ученику³. Когда я пишу письма, я рассказываю о погоде, своих бойфрендах, новой прическе, школьных историях, пересказываю всякие сплетни, может быть, неприличные шутки. В конце я всех крепко обнимаю и целую и люблю, люблю, люблю. Мой эпистолярный стиль показывает, что я точно не интеллектуал.

Клод слушал внимательно. В тот момент в нем разворачивалась Персона, которую я называла Царем Соломоном, потому что Клод находился под впечатлением легендарной мудрости и невероятной щедрости Соломона и видел в нем прекрасный пример мудрого философа. Персона Клода пребывала в незавершенном состоянии, на стадии разработки, как сегодня пишут о вебсайтах, но его пробуждающаяся мудрость оказала определяющее влияние на мою дальнейшую жизнь:

Клод: У тебя письма, как у всех девчонок! В них всякая всячина. Девчонки такие! Оборочки, поцелуйчики, хи-хи – ха-ха. Это так. Ну и что. Мудрость начинается с принятия того, кто ты, что ты и как ты. Ты девушка, и вот тебе домашнее задание для девушки. С сегодняшнего дня ты начнешь читать все у Симоны де Бовуар и поймешь раз и навсегда, что можно быть девушкой и думать о нарядах, кошках, фильмах о любви, отправлять письма с объятиями и поцелуями, но при этом иметь ум и уметь МЫСЛИТЬ! То, что ты девушка, никогда не должно быть препятствием для тебя. Не пытайся этим оправдаться передо мной.

Меня восхищало то, как Клод с помощью философии анализировал психологические проблемы (особенно мои), и благодаря этому я не отказалась от своих интеллектуальных целей. Чтобы быть уверенным, что я не отступлю, Клод продолжал использовать весь богатый репертуар моих страхов, но это хорошо срабатывало. Зная, как я люблю наши интеллектуальные игры и как страстно мечтаю добраться до его книг, он обычно воздерживался от бесед, пока я не выполню домашнее задание. Мы действовали по неосознанной договоренности, возникшей еще в раннем детстве.

Ребенком Клод страдал от аллергии на кошек, собак, хомяков и разные растения. На меня, его младшую сестру, у него не было аллергии. Я стала его домашним любимцем, которого он обучал интеллектуальным трюкам. Мне приходилось играть по его правилам. Мне надо было выглядеть умной, задавать правильные вопросы, позволять ему развивать свои мысли. Все эти установки позднее очень пригодились мне, женщине, в борьбе за выживание в академической среде. Он упражнялся в своей будущей роли преподавателя философии, а я, говорящий хомячок, училась сдавать экзамены. Мы оба стали профессорами. Его влияние на формирование моей личности, бесспорно, было не меньше родительского.