Элис чувствовала себя ядовитой, доверху наполненной ядом. Она чувствовала его вкус, запах, даже чувствовала, как он струится под кожей. Она была на исповеди, но не очистилась. Даже наоборот, почувствовала себя еще более грязной, если такое вообще возможно. Но, значит, это была не
Отделение химиотерапии было украшено к Рождеству, но выглядело это притворно и неубедительно, словно могильщик в наряде клоуна. Мэтти пошел принести воды. Когда она наконец рассказала ему про рак, он уговорил ее взять его с собой. Чтобы быть рядом. Операцию она смогла выдать за плановую и незначительную – не о чем беспокоиться. Она провела в больнице всего один день. Но когда началась химиотерапия, скрывать больше не получилось. Элис поерзала на месте. В парике было жарко и неудобно. Она терпеть не могла свою «шапку из волос» и носила ее только ради Мэтти. Наблюдая, как ярко-красный яд капает в измученную почерневшую вену, Элис боролась с желанием вырвать иглу. Когда уже будет достаточно? Сколько нужно, чтобы убить женщину, и без того отравленную настолько, что она вновь и вновь порождала смерть?
– Держи, мам.
Мэтти вернулся с водой и сел на жесткий стул рядом с ее огромным мягким креслом. Он принес с собой айпод, но наушники просто свисали из кармана.
– Ты всегда был таким хорошим мальчиком. Поэтому у тебя столько скаутских значков, – пошутила она.
– Да, особенно когда воровал яблоки у старого Дженкинса или бросал ежевику на твое свежевыстиранное белье.
Мэтти рассмеялся, но воспоминание пробудило в мозгу Элис тревожную связь.
– Ты всегда винил своего воображаемого друга, – осторожно сказала она.
Мэтти рассмеялся и изобразил деланный испуг. «
Он пропел эти слова шепотом, но драматично взмахивал руками на каждое «Помогите!».
Элис утихомирила его, пытаясь улыбнуться. Мэтти вытянул длинные ноги и снял шапку.
– Я всегда думал, что сарай в глубине нашего сада – тот лесной домик из песенки. Мой друг был маленьким мальчиком, который жил там с кроликом и с маленьким старичком. Он казался мне вполне настоящим.
Элис сжала его запястье, ее лицо посерело.
– Кажется, меня сейчас стошнит.
56
Сегодня канун Рождества, и земляничное дерево в укромном уголке в верхней части кладбища покрыто красными ягодами, напоминающими гроздья маленьких заледенелых стеклянных бусин. Хайзум дома, с Эдвардом, Маркусом и Лордом Байроном, – помогает готовить пирожки. Рождественский обед провожу я, но готовят Эдвард с Маркусом. Мама с папой, Хелен, Альберт и Джулия тоже завтра придут.
И Гидеон.
Я пришла на кладбище повидать другую семью, и особенно Фебу. Снега нет, но сегодня сильный мороз, и старая часть кладбища напоминает декорации к «Рождественской песни» Диккенса. Последние несколько лет я вешаю на земляничное дерево маленькие украшения, для моего любимого мальчика и остальных. Хрупкие стеклянные олени и снежинки прекрасно смотрятся среди красных ягод. Надеюсь, они не привлекут дроздов.
В новой части кладбища, где надгробия расположены длинными ровными рядами, лежат десятки рождественских венков и мерцают в стеклянных подсвечниках свечи. Тут у мертвых еще остались друзья и семьи, которые их помнят, скучают и приносят цветы. Но здесь не так красиво, и на своих экскурсиях я не стану задерживаться тут надолго. (Я выполнила две нормы по сбору мусора, и мои познания кладбища и его истории теперь весьма обширны, так что после нового года я снова поговорю с Брендой и на этот раз не приму ответа «нет»).