Мудрость тела. Как обрести уверенность в себе, улучшить самочувствие и наконец-то получать удовольствие от жизни

Я верила, что Лиз действительно видит меня. В отличие от других врачей, которые изучали перечень симптомов или мое разрушающееся тело, Лиз видела меня. Она воспринимала человека отдельно от патологии расстройства пищевого поведения, что мне самой было тогда не под силу. Она ни разу не спросила, сколько я вешу. Мы говорили о вещах, которые формируют отношение многих людей к своему телу – об экзистенциализме, феминизме, колонизации, социокультурных рамках и многом другом. Мы вместе играли на барабанах. Она рассказывала, какую радость ей доставляло ее маленькое, мягкое и круглое тело по мере взросления, а иногда мы смотрели записи выступлений на конференции TED[2] на небольшом экране ее рабочего компьютера. Лиз называла меня «королевой философов», и когда она смотрела мне в глаза, ее взгляд словно говорил: «Я знаю, что ты гораздо больше своей болезни».

Она обхватила своими руками остатки пламени духа внутри меня, защищая мерцающий огонек, пока он не окреп, а затем сделала меня защитником этой растущей силы. На ранних стадиях расстройство пищевого поведения ощущалось как нездоровая любовная связь с жестоким и агрессивным партнером. Но на сеансах у Лиз я словно медленно выкарабкивалась из адского жерла безумия и мрака, настолько необъятного, что любая другая форма существования казалась немыслимой.

Мои визиты к Лиз длились уже около трех лет, когда я вернулась из своей первой поездки в Европу. Я ощутила прилив радостного волнения, усевшись на кресло в углу ее кабинета, – мне не терпелось рассказать, как я забралась на вулкан в Греции, прыгнула с борта огромного корабля в Средиземное море и проехала на поезде по Баварии. Я ожидала, что Лиз станет расспрашивать о моей поездке, о том, как я питалась вдали от дома, однако она почти ничего не сказала. Когда в разговоре наступила пауза, она улыбнулась, и в ее глазах вспыхнул огонек. «А ты заметила, как ты сидишь сегодня в кресле?» – спросила Лиз.

Тишина.

Еще раз: «Ты заметила, как ты сидишь сегодня в кресле?»

Опять тишина. Я услышала ее слова, однако для меня они ничего не значили. Я не знала, что ей ответить, потому что вплоть до этого момента моей взрослой жизни я никогда не осознавала свое тело изнутри. Я была плавающей в воздухе головой. Бо́льшую часть времени мне казалось, что ниже линии челюсти попросту ничего не существует. Если что-то телесное и имело место, я лишь могла рассматривать это как бы со стороны, отчужденно.

«Ты помнишь, как ты сидела, когда мы впервые встретились?» – спросила она.

Я медленно покачала головой. «И как же я сидела, когда мы впервые встретились?»

«Ты сидела вот так», – сказала она, подтянула колени к груди, обхватила их руками и положила голову, отведя взгляд. Когда я увидела эту обычно уверенную в себе, энергичную женщину съежившейся в кресле, во мне что-то щелкнуло. Впервые я по-настоящему посмотрела на себя со стороны. Я ощутила жалость и сострадание по отношению к той версии себя, которой приходилось быть такой замкнутой, которая так отчаянно старалась исчезнуть, что буквально занимала как можно меньше места.

«Здорово, что ты стала занимать больше места, – сказала Лиз. – Судя по твоей позе, твои отношения с собственным телом становятся более здоровыми. Ты больше не так усердно прячешься. То, что ты делаешь со своим телом, говорит многое о том, что происходит внутри тебя».

Этот разговор стал для меня моментом прозрения. Мое сознание, восприятие себя как личности было засунуто в мой череп, подобно воздушному шару, и пережато на уровне шеи пальцами боли, отрицания, печали, рамок и шаблонов. Своими вопросами Лиз убрала эти пальцы, и мое самовосприятие начало наполнять все части тела. Оно двигалось вниз по шее и плечам, проникая в руки и в кончики пальцев. Оно наполнило мое туловище и таз, мои седалищные кости, а затем перелилось в ноги, лодыжки и ступни. Я почувствовала, как заполняю это кресло: сижу, скрестив ноги, положив ладони на подлокотники, грудь открыта, лицо поднято и смотрит прямо на Лиз. Впервые за многие годы я полностью присутствовала в моменте – мое тело и разум объединились в осознании себя, заполнившем мою оболочку.

Я заметила еще кое-что: это осознание и присутствие казались чем-то правильным.

«Как я к этому пришла?» – недоумевала я. Все это происходило в реальном времени. Однако то, что для Лиз было несколькими мгновениями молчания, для меня казалось вечностью, за которую я словно прожила все жизни, когда-либо прожитые людьми.

Неужели моя левая нога всегда немела, когда я подгибала ее под правую?

Чувствовала ли я когда-либо раньше свое тело, сидя в кресле? Как я заполняю все кресло целиком, свои руки, пальцы, касающиеся подлокотников?

А как сидит сама Лиз? Ее полное тело тоже заполняет кресло, вот только иначе – ее колени согнуты, ноги на полу, она ниже меня и сидит откинувшись на спинку – с не такой прямой, как у меня, спиной, более расслабленно. Она ведет себя мягко, но решительно, словно командует кораблем. И я поняла все это, просто глядя на то, как она сидит в кресле.