Ко мне вот-вот уже должен был прийти следующий клиент, и нужно было вернуть пакет со льдом, с которого капала вода, в морозильную камеру в коридоре. Положив руку на дверную ручку, я остановилась, чтобы еще немного растянуть этот момент. Решив побыть одна, я поняла, что далеко не одинока. И хотя я никогда по своей воле не согласилась бы перенести полученную во время той аварии травму, я стала понимать, каково именно быть телом в этом мире, в более широком и комплексном смысле.
Хорошее тело – даже теперь
Говорить, что тело хорошее только тогда, когда оно физически дееспособно, полностью здорово или развивается типичным образом, – это системное угнетение и попросту неправда. Плохо, когда дееспособность и здоровье определяются только теми, чьи тела обладают наибольшей социальной властью. Для того чтобы сказать, что человеческое тело хорошее, не пропагандируя при этом ни одного из «-измов» – расизма, сексизма, эйджизма, – необходимо, чтобы это утверждение относилось к телу каждого человека [1]. Тем из нас, кому довелось жить с болью, болезнью или травмой, требуется проработать следующие проблемные вопросы.
• Как мое тело может быть хорошим, когда оно разваливается у меня на глазах?
• Как мое тело может быть хорошим, когда боль вызвана не травмой, которая когда-нибудь заживет, а хронической болезнью или аутоиммунным расстройством?
• Как мое тело может быть хорошим, когда ограничения, боль или его сигналы рушат мои планы или мешают оправдывать ожидания окружающих?
• За что мне эта боль? За что мне эти страдания? За что мне такое тело?
Через несколько недель после моей второй аварии я спросила у своего физиотерапевта, почему мне до сих пор так больно. Разумеется, я уже спрашивала ее об этом прежде. Продолжая подготавливать кушетку, врач с привычной добротой напомнила мне, что ее ответ на этот вопрос не изменился: мое тело изо всех сил старается защитить меня от новых ран.
Когда случается травма, мышцы вокруг поврежденной области напрягаются. Это напряжение удерживает ткани на месте, однако вызывает не менее болезненные ощущения, чем первоначальная травма. Когда я лежу в кабинете физиотерапевта, то, что по ощущениям кажется мне травмой, на самом деле является реакцией моего тела на настоящую физическую травму – ту аварию. В словах своего физиотерапевта я услышала следующую мысль: твое тело не плохое. То, что случилось со мной, напугало меня и причинило мне боль. Мое тело сделало то, что тысячи лет защищало огромное множество других тел, – оно напряглось.
Осознание того, что боль и напряжение были естественной реакцией на нечто опасное и непредсказуемое, сразу же вызвало у меня чувство сострадания по отношению к самой себе, к своей физической сущности и даже к самому болезненному напряжению. Я представила себя, мучимую болью, и смогла сказать своему телу, словно обращаясь напрямую к мудрой силе, вплетенной в мою ДНК: «Спасибо тебе за то, что ты пытаешься меня уберечь. Ты делаешь то единственное, что умеешь делать, когда происходит нечто очень страшное. И хотя сейчас мы в безопасности, ты этого еще не знаешь. Вместо того чтобы сердиться на тебя, я обещаю доказать тебе, что мы в безопасности, обращаясь к тебе соответствующим образом».
Мое тело расслабилось. Я сделала глубокий вдох.
Воздух, который я вдохнула, вошел в меня так глубоко, что я задумалась: не усугубляет ли боль то, что я твержу себе, будто она является для меня проблемой? Что, если обвинение себя в испытываемой боли и недовольство своим телом на самом деле затрудняет мое исцеление? Я начала понимать, что сплетает воедино восприятие хронической боли и ее историю даже теперь, уже после того, как со мной случились эти аварии.
Передо мной открылась хронология моих переживаний.
• Я увидела несущийся на меня грузовик и приготовилась к столкновению. Я думала, что меня ждет неминуемая смерть, и мое тело сжалось. Затем грузовик врезался лоб в лоб в мою машину, в результате чего я получила травмы.
• Пробыв в больнице, я была отправлена домой, и мне было велено отдыхать. Все рекомендации врачей сводились к тому, что нужно быть осторожной.
• Любое движение казалось мне рискованной затеей. Когда же я все-таки решалась что-то сделать, это часто приносило боль. Я говорила себе, что еще слишком рано, что не нужно себя торопить. Я избегала боли.
• Я расстраивалась, когда не могла делать то, что мне хочется, и просто разочарованно ложилась обратно.
• Безделье приносило облегчение, однако я все больше боялась, что боль вернется, если я попробую сделать что-то еще.
• И снова избегание. Я думала: «Не делай ничего, и боли не будет». В какой-то момент безделье становилось невыносимым, я начинала двигаться, и мне снова становилось больно. «Я знала, что нужно было ничего не делать», – думала я, и эта мысль укреплялась.