Мудрость толпы

Эта новая порция милосердия пришлась воинам совсем не по вкусу. Они еще могли посмотреть сквозь пальцы на мужчину, который хотел их убить, но женщина, пытавшаяся их обмануть, – это было уже слишком.

– Вроде бы ты хотела мира с Союзом? – пробурчал Черствый. – Торговля, улыбки…

– Мне будет гораздо легче улыбаться, если я буду знать, что у них на уме, – ответила Рикке.

– Я там никого не знаю, – сказала Корлет.

– Ты такая искусная лгунья, не сомневаюсь, что ты быстро заведешь себе друзей.

– А что насчет моей бабушки?

– Она в самом деле твоя бабушка?

– Да!

– У меня большое искушение оставить ее здесь, чтобы она варила мне суп. – Рикке откинулась на спинку трона, размышляя. – Но было бы жаль разбивать вашу пару, когда вы так отлично справляетесь вместе. Трясучка, разрежь им веревки!

Он повиновался, ничем не показывая, считает ли эту идею хорошей или плохой.

– Спасибо тебе, Черная Рикке, – сказала бабушка, только что не целуя перед ней пол. – Ты об этом не пожалеешь!

– Я знаю. – И Рикке постучала себя по скуле. – Это я тоже видела.

– Слишком мягко, – прошипела Изерн, качая головой.

И она была не одинока в своем мнении. Многие ворчали. Кто-то откровенно хмурился. Один воин плюнул Корлет под ноги, когда та шла мимо. Утомительное это дело – быть вождем. Доказать один раз, что ты вождь, никогда недостаточно; приходится делать это заново с каждым новым выбором.

…Дальше в зал ввалилась целая толпа жалких оборванцев – точнее, их пинками и тычками загнали внутрь и поставили на колени перед Рикке на безжалостные камни, в лязге цепей. То, что осталось от воинства Жильца Курганов. Без своих костяных доспехов и краски на лицах они выглядели далеко не такими устрашающими. Один дрожал всем телом; другой, кажется, плакал. Какое бы свирепое лицо ты ни показывал миру, лишь немногие отваживаются поглядеть в глаза Великому Уравнителю, когда он приходит с визитом. Рикке ощутила знакомое шевеление великодушия и села прямее, грозно хмурясь на них со Скарлингова трона.

– Вы, ублюдки, перешли через Кринну.

Их предводитель выполз вперед на коленях, едва не касаясь подбородком пола, со свисающими вокруг лица жидкими волосами.

– Нас пригласили, о великая королева! – прохныкал он, говоря на северном наречии с таким акцентом, что это оскорбляло слух. – Нас пригласили!

– Я вас не приглашала, – резко сказала она, и он вздрогнул. – Жилец Курганов, по которому мир не станет плакать, собирался поглядеть, сколько костей он сможет выдрать из моего тела, пока я буду еще жива.

Они захныкали и заныли, словно свора избитых бродячих псов. Рикке сделала долгий медленный вдох.

– Но я не Жилец Курганов. – Она величественно взмахнула рукой. – Страдание не вызывает у меня улыбки.

Их предводитель склонился еще ниже:

– Ты мудра и милостива, о великая королева!

– Да, мне нравится так думать.

Она кивнула Трясучке:

– Сперва убей их, а уже потом вывари их кости. Отдай их Плоскому Камню, чтобы отвез обратно к Кринне. Может быть, это научит их племя держаться по ту сторону реки.

Глядя, как их, плачущих и лепечущих, выволакивают из зала, она чувствовала, как меняются лица ее суровых воинов. Больше никто не глядел на нее с неодобрением – фактически большинство уткнулись взглядами в пол. Ее отец мог бы сказать, что демонстрация милосердия – хорошая вещь, если ты в то же время можешь показать, при необходимости, что сделала свое сердце каменным.

Изерн протянула ей катышек чагги, и Рикке взяла его и засунула за губу.

– Ты одобряешь?

– Разве я сказала, что не одобряю? – парировала Изерн.

…И так оно все и продолжалось. Одни входили сами, других втаскивали. Те, кто бился на одной стороне, и те, кто бился на другой. Те, кто служил ей, и те, кто служил Черному Кальдеру. В основном она старалась придерживаться великодушной линии, но не забывала и наказывать кое-кого для примера. Достаточно, по ее мнению, чтобы на Севере держался порядок, пока она будет занята заключением сделки с бывшими друзьями, которых она превратила во врагов. День тянулся все дальше, и полоски света из высоких окон ползли по каменному полу от одной стены Скарлингова замка до другой, пока, наконец, зал почти полностью не опустел: потоп превратился в ручеек, а ручеек понемногу иссяк.

– Это все? – спросила Рикке, откидываясь назад.

– Остался еще один, – сказал Трясучка.

Недопеченный хлеб

Клевер сидел во дворе снаружи Скарлингова замка и наблюдал, как нервничающих людей одного за другим вызывали вовнутрь получить то, что им причитается. Кто-то выходил, расправив плечи, сияя от полученной награды. Кто-то выходил весь поникший, сокрушенный полученным наказанием. Пара человек, как он заметил, не вышли вообще.

Жизнь и смерть вершились по слову Черной Рикке. Теперь она держала бо́льшую часть Севера, и более крепкой хваткой, нежели Черный Доу в свои самые грозные годы, или Черный Кальдер – в свои самые хитроумные. Кто бы мог подумать, что все так сложится, когда она выкатилась из мокрого леса прямо ему под ноги много месяцев назад? Он хохотнул при этой мысли. Да уж, поистине потребовался бы Долгий Взгляд, чтобы такое предвидеть!