Наконец высвободившись, Лео опустился на сиденье, скрипя зубами от боли. Он грохнул кулаком по двери, и экипаж потащился в направлении Агрионта. Чтобы не видеть отчаяния в глазах матери, Лео, хмурясь, повернулся к окну и принялся смотреть на почетную стражу, ехавшую верхом по обе стороны. Их упряжь была отполирована до зеркального блеска. Как бы ему хотелось ехать вместе с ними! Слушая грохот копыт по булыжной мостовой, Лео вспомнил атаку под Красным холмом. Молодой Лев, скачущий навстречу славе…
– Я всегда думала, что ты терпеть не можешь экипажей, – сказала леди Финри.
– Это так, но… – Но ездить верхом было мучительно, боль была сильнее, чем он мог вынести. Даже при мысли об этом его начало подташнивать. – Для тебя я готов на все. Ты привела с собой солдат?
– Завтра должен прибыть еще один полк. В Остенгорме не осталось, наверное, ни одного человека младше тридцати.
– Мне нужны верные люди, – сказал Лео. – Каждый инглиец на счету. Чтобы… оберегать мир и порядок. Чтобы люди… были в безопасности.
Беспокойство его матери, казалось, еще больше возросло при этих словах.
– Я вспоминаю, что говорил твой отец… об основополагающих принципах Союза. – Финри всегда считала отца Лео глупым, и он понемногу начинал думать, что она в чем-то права. – Порядка не должно быть слишком много, Лео. Людям нужна свобода.
– Расскажи это тем, кто разбился в кровавую кашу у подножия Цепной башни, – отрезал он. – Свобода – это роскошь, которую мы в данный момент не можем себе позволить.
– Конечно, – отозвалась она, глядя в пол. – Мы должны расставить все по местам. Должны соблюдать осторожность.
Она снова подняла голову и поглядела на него. Вид у нее был бледный.
– Ты ничего не слышал… о Первом из магов?
Лео нахмурился.
– Этот старый дурак? С какой стати он должен меня интересовать?
– В прошлом он имел…
– В прошлом – может быть.
– Твой отец стал лордом-губернатором отчасти благодаря его покровительству.
– Что?!
Его мать наклонилась вперед. Эта женщина сражалась с целой армией северян и добилась ничьей, но теперь она выглядела прямо-таки испуганной.
– С ним были заключены…
– Мне очень жаль, но все банки были сожжены во время Великой Перемены. Полагаю, что все долги сгорели вместе с ними.
– Я очень сомневаюсь, что он смотрит на это таким образом.
– Какое мне дело до того, как он на что смотрит?
Финри моргнула.
– Лео, ты не понимаешь…
– У меня полно более насущных проблем, чем удовлетворять прихоти волшебников! Ты видела, в каком здесь все состоянии?
Он махнул рукой в сторону окна. Там как раз разворачивался вид на выгоревшие кварталы; обугленные оконные и дверные проемы зияли пустотой.
– Во имя Судеб! – выдохнула его мать, расширяя глаза.
Видимо, Лео уже привык к увечьям города, так же, как и к своим собственным, но теперь он тоже увидел их заново.
– Эти мерзавцы разрушили все, что только смогли, – проговорил он, стискивая кулак. – Такое
Для него это казалось очевидным и здравым, но на лице матери отразилось еще большее смятение, чем прежде.
– Конечно, порой необходимо показывать силу, но… несомненно, нам понадобятся друзья, прежде чем мы начнем искать новых врагов…
– Ты знаешь, что я никогда не искал врагов! – Он с кислым видом повернулся к окну. – Я просто бил тех, кто напрашивался.
Он выдал несколько водянистых улыбок, несколько равнодушных взмахов рукой, но на Прямом проспекте было не так уж много людей. Если бы в экипаже сидела леди-регент, они бы наверняка толпились по обе стороны дороги, отпихивая друг друга, чтобы пробиться вперед. Они готовы были из штанов выпрыгнуть ради «Матери нации», а на того, кто действительно сделал всю работу, им было плевать.
Но так уж все устроено. Быть героем – дело неблагодарное. Ты делаешь это, потому что так надо, а не ради награды.
– Как там Савин? – спросила у него мать.
– Очень популярна, – недовольно отозвался он. – Неужели до вас там в Инглии не дошли эти чертовы памфлеты? Савин с голой грудью в Народном Суде, защищающая своих младенцев от вооруженных копьями сжигателей! Савин, сражающаяся с Судьей на крыше Цепной башни и сбрасывающая ее вниз, прямо как твой чертов приятель Байяз – Мастера Делателя! Савин, дающая приют сиротам, хлеб голодным, надежду отчаявшимся! Любимица трущоб! Мать нации! – Он фыркнул. – Можно подумать, будто она в одиночку покончила с Великой Переменой!
Его мать подняла бровь.
– Я припоминаю, что о твоих победах на Севере пели песни, в которых тоже были некоторые преувеличения. К тому же она действительно многое пережила.
Если она пыталась утихомирить его раздражение, ее попытка провалилась.
– Не она одна, – буркнул он.