Муха и Лебедь

– Это точно. Он меня в гроб вгонит своими выходками. Ты прости нас за Андрейку, – она потупилась, подбирая слова, но вдруг заявила: – Линка, я мать, и ты должна меня понять. Он такой нежный, радостный. И должен ощущать надежность. Что все непременно будет хорошо. Не стану я его наказывать, не хочу пугать. Что он знает о смерти? Ребенок не виноват в том, что он ребенок.

– Есть поговорка: «Собак заводят те, кто предпочитает, чтобы их любили. Кошек те, кто сам стремится любить. Хомячки же нужны для того, чтобы показать детям смерть». Но Андрейка – не хомяк! Слов нет, – Акулина скорбно покачала головой, – это же немыслимая жестокость!

– Лина, ну что ты несешь! К чему так драматизировать?

– Ну-ну. «А царица над ребенком, как орлица над орленком».

– Эй, Вова-Вова-Вова, Вовка-Вовочка-Вовчок! – раздался смех входящей на террасу Юлии Пестриковой, жены Владимира Рыжикова в жизни и бывшей королевы-матери в «Лебедином озере». – Где ты? Нельзя так долго купаться, можешь простудиться. Вылезай, принц-Зигфрид-детка-моя-королевская.

И тут она привычно стихла, взглянув на свою младшую дочь, беспомощно откинувшуюся в инвалидном кресле.

«Как судьба могла превратить ее в калеку? Господи, разве можно было так с ней? С драгоценной моей девочкой. С самой красивой, здоровой, энергичной. Все твердили: "Какая экспрессия!", сцены лучших театров были у ее ног. Которые теперь парализованы. За что такого светлого, безгрешного человека? И Леда, упрямица, художница от слова "худо", балет бросила. А ведь в юности талантливее Лины была», – с горечью подумала Юлия и счастливо воскликнула:

– Ваш отец рехнулся, вода ледяная, а его не вытащить!

– Мам, ты папу нашего не трожь, – начала младшая Акулина.

– Он закаляется, – подхватила старшая Леда.

– Он морж! – воскликнула Акулина и, хохоча, объявила: – Складно получилось! Стихи!

– А чего у вас тут? Вы над чем, девчата, смеетесь? – поинтересовался Рыжиков, наконец, явившийся на зов супруги, хохлясь в махровом халате.

– Не успели Андрейку похоронить, а у них уже веселье! Что вы за люди? – возмутилась впорхнувшая на террасу Иришка Мухина.

Она была любимой ученицей и протеже Акулины, регулярно гостила на даче Рыжиковых-Пестриковых и считала себя полноправным членом их семьи.

– Муха, перестань сокрушаться. Он теперь на радуге, в тараканьем раю, на облачке. Там светло, тепло, очень хорошо и радостно, – заученно пробубнил Станислав, следовавший за ней виноватым, несчастным хвостом.

– Стася, это ты его убил! Мало того, что в кипятке сварил, так еще и раздавил. Тебя за это в тюрьму посадить надо!

– Все совсем не так было, ты же сама знаешь! Мух, а Мух, прости меня-я-я-аааа, аааа-аа-аа, – Стас разрыдался.

– Ирина, прекрати немедленно! – вскинулась Акулина и строгим, официальным голосом заявила: – Я, как полноправная владелица таракана Андрейки, объявляю поминки по нему законченными.

– А ты не плачь, будь мужчиной, – Леда посадила сына себе на колени и вытирала платком его зареванную мордашку.

– Я кружку случайно из рук выронил, потому что обжегся! А наступил, потому что больно было, я испугался и не видел! – в бесчисленный раз оправдывался мальчишка. – Неужели ты думаешь, что я такое специально мог! Меня аж тошнит, как вспомню.

– Ладно, верю, что действительно не смог бы. Робкий, как птичка-трясогузка. А вообще, ты хороший, Стася-рева, – смилостивилась Муха.

– Не называй меня так! Стася – это по девчачьи, как Настя.

– Ребята, от вас столько шума! Идите-ка отсюда, погуляйте-поиграйте, – выпроводила их королева-Юлия.

– Через час на ужин позовем, накроем в гостиной, – напутствовал принц-Владимир, – и хватит про этого таракана, как вспомню его, так вздрогну. Акулина сама виновата. Нечего было выпускать его, он же коршуном всем под ноги кидался.

Стас полулежал на крыльце. На мальчишке властно распластался холеный пушистый кот с мужественной, интеллектуальной и одновременно по-детски капризной мордой. Дымчато-серого цвета, с трогательно идеальными, белыми носочками на лапках и острейшими когтями. Этот кот умел завораживающе мурчать самим лучшим голосом на свете, и фыркать – глупо и презрительно.

– Зачем тетя Лина таракана человеческим именем назвала? Вот мы, например, кота за цвет назвали Дымчатым, а не Димкой каким-нибудь.

– Но это же был не простой таракан, а мадагаскарский, – объяснила Муха, она была очень умной и рассудительной девочкой. – Да-а, дела-а. Жалко его, хоть плачь. При таких обстоятельствах всегда полагается плакать. Вот, например, когда у нас в интернате собаку Павлова забрали, мы с девчонками целый день проплакали.

– Расскажи про нее еще раз, пожалуйста, – Стас обожал рассказы про интернат, они казались ему захватывающими и романтическими, как приключения Тома Сойера.

– Собаку Павлова на самом деле Леночкой звали, но это дурацкое имя. Ее так нянечка тетечка Марусечка назвала. Псина хитрая была, таких «серыми кардиналами» называют.

– Почему?