Муха и Лебедь

Время шло незаметно и прошло – истекло. Муха полностью просохла и окрепла. Ей было интересно слушать девушку, блаженно сидеть в шелках и кушать клубнику – сладкую и бесконечную, как Анины миры.

Но насекомые так же суетливы, как и люди. Неизвестно откуда и с чего у нее возникло желание лететь. Немедленно мчаться куда-то по каким-то мушиным делам, совершенно никому, даже ей самой, непонятным, но исключительно важным. Это зудящее желание зрело, захватывало и распирало ее.

И она сорвалась и улетела, устремившись в свою иллюзию будущего. А балерина Анна Белолебедева осталась в своем обмане прошлого.

Муха все летела и летела, искала и искала чего-то. Но все найденное было не тем, а нужное не находилось, да и найтись-то не могло. Но насекомая этого, так же как и люди, не понимала и продолжала бессмысленные поиски того, чего нет на свете.

В начале полета ей было весело, легко, беззаботно. Казалось, что там, впереди, нечто непременно замечательное. Но понемногу радость проходила, подобно исчезающему привкусу ароматной клубники на хоботке. Муху охватили тоска и раздражение, ей так захотелось вернуться!

Вернуться назад, чтобы снова нежиться в уютной коробочке, млеть от дорогого голоса и больше никогда никуда не спешить. Она искала дорогу обратно, но не нашла, ведь пути обратно не бывает. Невозможно вновь войти в то, что было уже. В настоящем нет места прошедшему, и будущего в нем не бывает.

«Что жжже меня ззанесло? Что ззз за наважждение? Ззачем жже я? Что зз-за блажжь? Жжж-живого жж-жуткая жжжизнь. Сказ-ззал Экз-зю-зю-пери, что не негож-жже и все сложжжнее. А я туда жжже», – угрюмо ругала себя Мушенька.

Мрачная, озлобленная, не разбирая дороги, она летела с силой бронебойного снаряда. Это-то ее и спасло. Насквозь пробив плотную, липкую и невероятно крепкую паутину, она ничуть не пострадала. А паук-крестовик, размером с небольшое птичье яйцо, скорчившись от страха, остался трястись на жалких обрывках своих владений, зажав все четыре пары глаз всеми четверыми парами лап.

– О, божже, божже, божже! Надо жжже! Ужжжас! Вззы-вззы-вззи! Как жже мне повеззло, – восхитилась насекомая, осознав, что с ней произошло. И осторожно полетела дальше, вздрагивая и поззужживая от пережитого.

Начался лес с запахами хвои и болотной воды. Над покрытым ряской озерцом порхали бабочки и кружили стрекозы, Муха присоединилась к ним, прислушиваясь к вскрякам уток в береговых зарослях и ворчанью далекой грозы.

– Какой забавный звук у далекого грома, как будто соседи сверху мебель двигают, – прошептала в этот момент Анна, услышав ту же самую грозу и заспешив домой.

Глава 6. Коршун и люди

Муха вспомнила все. Каждую черточку святой мушиной покровительницы Анны… Павловны. Белолебедевой. Балерины… И голос ее, и шелк ее волос, такой уютный, и запах – такой легкий, неуловимый. Как бриз. Как аромат воздуха после дождя.

И так хорошо ей было сидеть на теплом Анином плече, уткнувшись головой в мягкие ворсинки кофточки и, замерев, ощущать бесконечность каждого мига. Бывает такая отрада: дышать – не надышаться, глядеть – не наглядеться.

И захотелось ей впредь никогда не расставаться с этой девушкой, всегда быть рядом, наплевав на все мушиные дела. Конечно, сидеть на ней, не слезая, не получится, но ведь можно летать неподалеку, так, чтобы до плеча всегда было крылом подать.

На том Муха и порешила. Но, как известно, предполагать – одно, а располагать – совсем другое.

Дверь распахнулась, едва не слетев с петель, и в кабинет ввалился деловито икающий сержант Помятый. Он нес в руках башню из папок, придерживая ее подбородком, и выглядел уже не таким помятым, как с утра.

Оставив дверь открытой, сержант злобно зыркнул на Анну, протопал в дальний угол и там обрушил свои папки на диван.

По дороге обратно он, якобы случайно, задел девушку и, не извиняясь, направился дальше. Та пошатнулась, посмотрела ему вслед с недоумением и испугом, но промолчала.

Муха же, не отличавшаяся сдержанностью, разозлилась и полетела за обидчиком, громко выжужжаживая мушиные ругательства.

Помятый оказался не простым хамом, а мстительным, по-звериному оскалившись, он выгнал насекомую из кабинета, погонял по ее коридорам, потом загнал в WC и зачем-то запер там.

Совсем недавно Мушенька чувствовала бы себя счастливой в таком ватерклозете, а еще точнее – в сортире. Он, с ее точки зрения, был великолепен: загаженный, с лужами на полу и с кафельными стенами, обсиженными ее многочисленными предшественницами.

Да, как и любая другая муха, она мечтала попасть в такое место. Но то было раньше. Теперь же ей стало неинтересно ни есть, ни пить, ни оставлять метки, а хотелось только одного – вернуться к Лебедю, как она для краткости прозвала Белолебедеву Анну Павловну. Муха пыталась найти выход, но безрезультатно.

– Жж-уууу-жж-уууу, – завывала она с тоски, – помож-жи бож-же…

А сержант Помятый, видимо, собирал в сортире некую странную коллекцию из живых существ, не только из мух, но и из людей. Потому как вскоре он притащил туда Брониславу Росомахину и зачем-то принялся обжимать ее.