Муха и влюбленный призрак

— Ща, сэр! Ща пожарный закроет школу из-за того, что вашему сиятельству сосуд для окурков не поставили… Это минер! Или сапер. Короче, школу разминировать будут.

— Нет, пожарный, — поддержала Петьку Маша. — про бомбу он говорил в переносном смысле. Что в любую минуту может загореться.

— Он сказал «полыхнуть», — уточнил Петька.

Боинг не верил:

— Да чему тут полыхать?! Сто лет школа не полыхала, и вдруг полыхнет!

— А что разминировать?

— Мало ли. Война была, бомбежка. Может, бомба пробила школу насквозь и не взорвалась. Лежит в подвале…

— В подвале?! — Маша поняла, что не понравилось пожарному. — Ребята, он просто хочет, чтобы из подвала выбросили парты!

Боинг подумал и согласился:

— Верняк! Нам листовку сунули в почтовый ящик: «Не захламляйте балконы, чердаки и подвалы, возможно самовозгорание». Только я не догоняю: если парты самовозгораются, то почему они в классе ни разу не самовозгорелись? Круто было бы: вызывают меня к доске…

Из коридора глухо послышался звонок. Прогульщики вышли из школы черным ходом, чтобы не встретить своих. Боинг развивал мысль о самовозгорающихся партах, самовозгорающихся классных журналах и самовозгорающихся дневниках, но Маша думала о другом.

Первое — таинственная смерть Бобрищева: лег в постель, а нашли на берегу моря.

Второе — ржавая железная дверь в подвал, оставшаяся, наверное, с бобрищевских времен. Замок в ней и тогда был сейфовый, да сломался давно. Подвал запирали на грошовую «висячку», как дровяной сарай. И вдруг — новый сейфовый замок. Причем за него доплатил свои деньги не завхоз, не директор, а учитель истории, которого совершенно не касаются сломанные парты. Это третье.

А четвертое — записка Евгень Евгеньича директору: «Убедительно прошу никому не доверять ключ от подвала».

А пятое — записка Толичу: «Я дошел до № 5». И ключ под гипсовым Сократом.

Наконец, шестое — обнаруженный Боингом сквознячок из щели между камнями.

Без особой уверенности Маша добавила седьмой пункт: не вовремя появился этот пожарный. Или, наоборот, вовремя, если знал то, о чем сейчас догадалась она.

Хотя, с другой стороны, когда еще пожарным проверять школы? Конечно, в начале учебного года.

Глава IV ЯКОРНАЯ СТОЯНКА ДЛЯ МОРСКОГО ВОЛКА

Дед сидел в саду под персиковым деревом. В зубах сигара чуть поменьше велосипедного насоса, ноги на столе, в траве, под рукой, — стакан чая со льдом. Если полжизни прожить в Америке, нахватаешься тамошних привычек.

— Хай, Муха, — он шутливо козырнул.

— К пустой голове руку не прикладывают, — буркнула Маша. — Мой генерал, ты хоть раз в жизни надевал форму?

— Надевал, когда курсантом был. И в академии придется надевать для солидности. А ты чего такая хмурая, двойку получила?

— Четверку. С Петькой пополам.

У Деда брови поползли на лоб.

— Правда?

— Это все Петька! Списал у меня и не признался. А Деревяныч видит, что у нас одна и та же ошибка…

— И расстрелял вас пред строем, — догадался Дед. — Не всегда справедливая мера, но дисциплину в войсках поднимает.

— Главное, двоек было полно, а в журнал он поставил только мне и Петьке, — пожаловалась Маша. — Наверное, «контру» будут переписывать.

— Ну и вы с Петькой перепишете.

— А толку? Среднее арифметическое между двойкой и и пятеркой — три с половиной. Чтобы по-настоящему исправить «пару» на пять, нужно восемь пятерок!

Дед неторопливо дотянулся до стакана в траве, поднял и отхлебнул. Ну и гадость — чай со льдом!

— Значит, получишь восемь пятерок. За глупости надо платить, — изрек Дед, как будто отдавал приказ.

— Это не моя глупость, — буркнула Маша.

— А я и не сказал, что платить надо только за свои глупости. Чаще как раз наоборот: один сглупил, а другие расплачиваются, и хорошо, если двойками, а не жизнями… Прости его, Муха, — добавил Дед. — Мы же скоро уедем в Москву. Зачем вам с Петькой отравлять друг другу последние дни?

— Дед, а ты уговорил маму? Переезжаем?

— Пока нет. Вот станут мне давать квартиру и спросят: на одного или на троих? А я спрошу ее. Уверяю тебя, она не сможет отказаться от квартиры в Москве.

— А как же наш дом? — спросила Маша.

— Дом придется продать.

Маше стало жалко их замечательного домика с покосившимся углом, с круглыми, как меховые шарики, мышками и котом Барсом. Кот жил здесь еще при старых хозяевах и останется при новых, и так же будет спать на их постелях, воровать молоко и получать за это тряпкой. А Маша уедет и уже никогда не проснется от шепота листьев в саду, не увидит на подоконнике истекающий соком персик, сорванный ночным ветром. А девочки? А Петька, в конце концов? Как же она бросит всех и поедет учиться в чужой школе, с чужими людьми?!

— И мы никогда-никогда не вернемся?! — спросила Маша, чувствуя, что у нее дрожат губы.

— Почему же? У меня будет большой отпуск, у тебя — каникулы. Приедем и снимем у кого-нибудь летний домик.

— А в Москве я буду с девочками переписываться, — повеселела Маша.

— Конечно. Может, и к нам кто-нибудь приедет.

— А тебе большую квартиру дадут? — спросила Маша, прикидывая, как разместить гостей. Наташку надо позвать обязательно.