Муха и влюбленный призрак

— Да уж не двухкомнатную, ведь я как-никак генерал… Это вроде молочного зуба, — добавил Дед. — Он все равно выпадет, и лучше потерпеть боль, но вырвать его вовремя, чтобы новый рос прямо.

— Я потерплю, — сказала Маша и ушла к себе.

Записка Евгень Евгеньича лежала у нее в столе, дожидаясь Толича, который, похоже, не приедет никогда. Маша помнила ее наизусть, но перечитала пне раз. Ничего нового: список фильмов и плакатов, и в конце — «ключ под Сократом. Толич! Можешь сам убедиться. Я дошел до № 5. Не будь свиньей, дождись…». Продолжение легко угадывалось: дождись меня. Мол, вместе спустимся в подвал и пойдем дальше. Но одно коротенькое слово можно было уместить в уголке. Если Евгень Евгеньич залез на следующий листок, значит, написал еще по крайней море строчку.

Скорее всего, эта строчка и объясняла, как найти КАМЕНЬ.

Тот самый камень, который больше ста лет назад отодвинул миллионщик и контрабандист Никита Бобрищев, отправляясь в свой последний тайный поход к берегу моря.

Тот самый камень, из-за которого дул сквознячок, гасивший спички у Боинга.

Непонятно, как его разыскал Евгень Евгеньич. Не лазил же на карачках под партами, чтобы простучать стены подвала. Но — разыскал и первым после Бобрищева проник в катакомбы…

Весной и по осени, после ливней, в оврагах появляются размытые водой провалы. Их сразу же засыпают, чтобы не лазили дети. Если успеешь заглянуть в такой провал, увидишь тоннель с ровными стенами из сплошного изжелта-белого ракушечника. В Укрополе из него сложены все старые здания, от особняка Бобрищева до сараев. Ракушечник добывали столетие за столетием, пробивая в каменной толще тоннели и оставляя для опоры стены, чтобы свод не рухнул на головы шахтерам. Тоннели ветвятся и поворачивают в самых случайных направлениях, уходя то вниз, то вверх и там сплетаясь в новые лабиринты. Это и есть катакомбы. Никто их как следует не знал и не знает.

Сейчас ясно, что один из таких тоннелей вел из подвала бобрищевского особняка к берегу моря, где разгружались шаланды с контрабандным грузом. Маша поспорила бы на мотороллер против жевательной резинки, что при жизни миллионщик никому не открыл свою тайну. А когда летел с обрыва, было уже поздно. Наверное, в катакомбах и сейчас лежат ящики с истлевшим турецким табаком и бочонки с ромом.

Евгень Евгеньич дошел до какого-то № 5. Что это такое? Далеко или близко?

И другое время Маша дождалась бы, когда историка выпишут из больницы, напросилась бы с ним в

катакомбы. Мол, одному вам идти опасно, возьмите нас хотя бы у входа постоял, — Петьку, Боинга и меня. Но сейчас счет пошел на дни. Занятия в Академии разведки уже начались. Деда там ждут, и он все чаще спорит с мамой из-за переезда. В конце концов терпение у него лопнет, и Дед нажмет на маму, как умеет, по-разведчицки.

Нет, надо идти в катакомбы завтра же. Парты из подвала уберут (все-таки подозрительный этот пожарный!). Спичка Боинга уже не торчит в щели, раз Евгень Евгеньич отодвигал камень. Но стоит поводить у стены пламенем свечи, поймать сквознячок — и вход в катакомбы будет найден. Вот удивятся мальчишки!

Пришел Петька и, не заглянув к Маше, уселся с Дедом в саду. В открытое окно доносились их мужские разговоры:

— Николай Георгич, а «ПБ»?

— Устаревшая конструкция. Выстрел глушится, а лязг затвора слышен на пятьдесят метров.

— А «глок»?

— Ничего не могу сказать. Я, как и ты, видел его только в «Крепком орешке-2» у Брюса Уиллиса.

— А «МСП»?

— Вот он абсолютно бесшумный. Но конструктивно пистолетик никакой, вроде охотничьей двустволки.

Петька относился к Деду трепетно. Уговаривал но носить форму. Раз он генерал, считал Петька, то должен стоять с головы до ног в орденах и командовать уходящими за горизонт шеренгами бойцов.

К голосам в саду прибавился еще один — уверенный, басистый. Маша расслышала громкое: «Хозяева, можно к вам?» Потом незнакомец зарокотал, как прибой: «Ш-шу-р-ры, ш-шу-р-ры». Дед отвечал коротко, чаще всего «да», «да», потом сказал:

— Петр, иди к Маше, мы с тобой еще успеем поговорить.

Маша для скорости вылезла в окно. Ее-то Дед не отсылал. Да и Петька будет с ней, и получится, что приказ он выполнил: пошел к Маше.

Рядом с Дедом сидел человек в белой рубашке с черными погонами торгового моряка. Он тоже положил ноги на стол и дымил как паровоз, только не сигарой, а трубкой. Дед поглядывал на него и улыбался.

— Пускай остаются, я не против детей. — Моряк выпустил бублик дыма. — Ваши?

— Частично, — ответил Дед.

— Ну что же, — сказал моряк. — Эта якорная стоянка как раз для меня. Я поживу здесь немного. Человек я простой: ром, свиная грудинка, яичница — вот и все, что мне нужно. Да вон тот мыс, с которого видны корабли, проходящие по морю…

Маша с Петькой переглянулись: ничего себе! Ром ему с грудинкой! Моряк хитро улыбался.

— Отличная память, — заметил Дед и подмигнул Маше и Петьке. — Это же «Остров сокровищ»!

— Я вспомнил! Самое начало, когда появился Билли Боне! — обрадовался Петька. — Дядь, а вы так всю книжку и шпарите наизусть?