Муха с капризами

Но попробуй втолкуй им! Старики — своё, а молодые — своё. Препирались так целый час, а то и больше. И такой писк стоял на тополе, такой крик и шум, такой гвалт, что прохожие затыкали уши.

Наконец наговорились до хрипоты. И замолчали. Никто уже не мог даже пискнуть.

Все ждали, что же скажет самый старый воробей. Он всё это время сидел нахохлившись на самом высоком сучке и молчал.

«Пусть каждый поступает как знает, — наконец чирикнул он басом. — Молодой до тех пор не поумнеет, пока не пожалеет о тех глупостях, которые натворил. Чир! Я всё сказал! Закрываю заседание».

И вот на заре старые воробьи полетели на жнивье, а молодые — в ригу.

Солнце клонилось уже к закату, когда старые воробьи вернулись с поля. Смотрят, а на тополе полным-полно молодых. И такой писк стоит, такое чириканье, что старики сразу смекнули — случилось что-то недоброе.

Спрашивают — что и как.

А молодые воробьи кричат:

«Это же разбой! Убийство! Злодейство! Неслыханное преступление! Чир, чир, чир, чир, чир!»

И давай наперебой рассказывать, что, едва они забрались в ригу на ток, где пересыпали зерно из мешков в сусеки, едва принялись как следует за еду, вдруг: пиф! паф! бах! Конец!

«Не меньше дюжины наших там полегло!»

«Разве мы вас не предупреждали? Чир, чир, чир!» — отвечали старики.

Поднялся такой гомон, что казалось, будто целый воз стекла разом разбился вдребезги. И вдруг один молодой воробей — из молодых да ранних — пискнул:

«Цыц!»

А когда стало немного потише, начал:

«Грустные события, имевшие недавно место, вынудили нас принять новое решение. По этому вопросу выступит коллега Ячменёк».

Тут вышел один воробейка и, запинаясь, начал рассказывать, что ещё перед собранием они беседовали с аистом, с тем, у которого гнездо как раз возле риги, на халупе Курасей. Он им сказал, что завтра утром забирает жену и детей и улетает в тёплые края, где всего сколько хочешь.

«Мы его спрашивали, есть ли в этих тёплых странах человек. А он говорит, что всю зиму в глаза людей не увидит».

«И что? И что?» — допытывались старики.

«Мы не хотим больше жить в стране, где живёт кровожадный человек! Долой человека! Долой, долой, долой!» — кричали молодые воробьи.

И так они кипели от злости, так вопили, кричали, галдели, что сова, которая жила на колокольне, проснулась, открыла один глаз, пошевелила ушами и пробурчала сердито:

«И зачем только эти глупые воробьи живут на свете? Неужели для того, чтобы совы спать не могли?»

Старые воробьи ничего не говорили, а только переглядывались. Хотел было один из них — тот, с выщипанным хвостом, — что-то объяснить молодым, но старейший воробей раскрыл клюв, кашлянул, вздохнул и сказал:

«Пусть каждый поступает как знает, чир, чир, чир! Дурак до тех пор не поумнеет, пока сам в своей глупости не убедится!»

2

На рассвете молодые воробьи собрались на лугу. Там готовились к отлёту аисты. Они долго совещались, наконец выбрали себе вожака, построились в два ряда, вожак встал впереди, крикнул:

«Внимание! В путь!»

И стая аистов огромным треугольником поплыла в небе.

За аистами кинулись воробьишки. Машут крылышками, трепыхаются. Но куда им там до аистов! Пока аисты кружили над лугом, ещё ничего. Но вот аисты забрались в самое поднебесье и поплыли в недосягаемой вышине, совершая прощальный круг над деревушкой. Тут воробьи не выдержали. Они уже не слышали, как аисты сверху кричали: «До будущей весны! До новой встречи, милая деревушка!» Они один за другим, как камушки, летели вниз…

И только над самой землёй воробушки кое-как ухитрялись выровняться, чтобы не разбиться вдребезги о засохшую землю.

Посыпались эти молодые воробьи на поле. Как раз на то место, где старые воробьи подбирали зерна. Были они такие усталые и голодные, что, едва придя в себя, набросились на еду.

Старики их спрашивают:

«Уже вернулись из тёплых стран? Чир, чир, чир!»

А молодые — ни гугу, знай клюют зерно.

«А знаете ли вы, — говорит воробей с выщипанным хвостом, — кто трудился, не жалея сил, чтобы вырос в поле хлеб? Чир, чир, чир!»

Молодые воробьи — ни слова. Молчат. Только клювы мелькают — так они торопятся.

Когда немного подкрепились, отвечают:

«Хлеб сам родился!»

«Всю весну и пол-лета ты в гнезде просидел, что ты можешь знать? — говорит бесхвостый воробей. — Поглядел бы ты, сколько человеку пришлось поработать, чтобы созрели эти зёрнышки! А ведь клевать не стесняешься! Чир, чир, чир!»

Молодые воробьи промолчали.

И с тех пор на вечерних собраниях на тополе что-то не было речи об отлёте в тёплые края. Зато много говорили о том, что хлеб уже везут на мельницу и там всегда можно кое-что найти. И о том, не пошарить ли в саду — там есть сливы, а то и груши.

Молодые выслушивали ораторов, не противореча. Даже тогда, когда один из стариков сказал, что с человеком можно ужиться, если не воровать у него на глазах и уметь вовремя спрятаться на заборе или на дереве. Всё было тихо и мирно.

Вдруг ни с того ни с сего — скандал!

Когда старики прилетели на тополь, молодые сообщили им, что завтра летят в лес. Они, мол, решили теперь поселиться в лесу и питаться лесными ягодами или, на худой конец, мошками.