Муха в розовом алмазе

В огороженный забором особняк их пропустили без вопросов и пристального рассмотрения. Оставив гостей в широкой, но весьма уютной гостиной (вощеный паркет, старинная мебель в белых чехлах, повсюду цветы и бронзовые статуэтки), Иннокентий Александрович, сходил куда-то на минутку. Вернулся, посмотрел на Баламута и Бельмондо испытывающим взглядом и, не сказав и слова, сбежал в подвальное помещение по лестнице, застланной красно-зеленой ковровой дорожкой.

Подвальное помещение было заставлено старой мебелью, картонными коробками из-под бытовой техники и компьютеров и вряд кому-нибудь могла придти в голову мысль, что оно представляет собой прихожую в святая святых "Хрупкой Вечности".

Но, тем не менее, это было так: оказавшись в подвале, Баламут и Бельмондо увидели, что Баклажана в нем нет. Постояв секунд десять с приоткрытыми от удивления ртами, они посовещались и пришли к мнению, что последний мог скрыться разве только в стоящем в глубине подвала огромном, дореволюционной постройки плательном шкафу (мореный дуб, искусная резьба, глубокие царапины, разбитое зеркало).

Как только друзья вошли в плательный шкаф (весьма смачно пахнувший изнутри то ли пирожками с ливером, то ли малиновым киселем со сливками), задняя его стенка раздвинулась, открыв ведущую вниз узкую беломраморную лестницу.

Спустившись по ступенькам, Бельмондо и Баламут оказались перед блестящей никелем двустворчатой дверью, весьма напоминавшей дверь лифта в фешенебельной гостинице.

Они постояли пред ней в нерешительности. Кому входить первым? Такие неопределенные ситуации обычно оканчивались одинаково: Николай поджимал губы, тяжело вздыхал, и что-то делал первым. В данном случае нажал на кнопку справа.

Бомба покорила их сразу и бесповоротно. Они даже не увидели стоящего перед ней Баклажана, не видели до тех пор, пока он не вынул из-под полы пиджака монтировку и не двинулся к бомбе, выставив ее перед собой.

5. Все - гипноз и наваждение. - Женщины одобряются. - Дан приказ ему на Запад. - Национальные особенности, Мадонна и гироплатформа. - Дурели и в

карман норовили спрятать.

Били Баклажана серьезно. Пока он не превратился в Черного, то есть в вашего покорного слугу, и не свалил Баламута ударом левой в лоб, а Бельмондо - ногой в пах.

- Это совсем другое дело! - похвалил меня Борис, отползая от бомбы подальше. А Баламут ничего не сказал - он отдыхал в беспамятстве.

- Пошли, что ли, отсюда? - предложил я, как только его глаза распахнулись.

- Подожди... Еще не налюбовался, - простонал Николай то ли в экстазе, то ли от звона в голове. - Оттащи, пожалуйста, меня к стенке. И прислони.

Я прислонил и опустился на пол рядом. Бельмондо пристроился с другой стороны. Мы сидели как три витязя на распутье. Модулированное проникающее излучение доносило до нас истину.

- Красиво, - сказал Борис, любуясь бомбой сквозь прикрытые веки. - Мне так ее не хватало.

Баламут тоже хотел что-то сказать, но не смог - слова не подбирались.

- Ради этого стоит жить... - подсказал ему я.

- Да... - ответил он, не сводя глаз с алмаза, в котором бычилась муха. - И что мы раньше дурака валяли?

- Но ведь это наваждение, гипноз... - сказал я, чтобы испытывать чувства друзей.

- В жизни - все гипноз и наваждение, - выложил Баламут предугаданный мною ответ. - А это - самое действенное. Ты больше не будешь на нее бросаться?

- Нет, не буду. Пойдемте, наверх, в комнату отдыха. Здесь нельзя долго находится.

- Пошли, - сказал Баламут, поднимаясь на ноги. - Что-то пить совсем не хочется.

Задумчиво сказал.

- Это бомба действует, - улыбнулся я просветленно. - Стоит над душой. Как совесть.

- А как насчет женщин? - спросил Бельмондо. Рука его потянулась к ноющей после драки промежности, но тут же отдернулась.

Не подобает в святилище тестировать половые органы.

- Женщины в "Хрупкой Вечности" одобряются, - успокоил его я. - Тем более, что под сенью Бомбы они становятся земными богинями, красивыми изнутри и возвышенными. Я удивляюсь, куда их приземленность вкупе с практичностью девается...

Баламут посмотрел на Бомбу влажными от нахлынувших чувств глазами и сказал: "А пить совсем не хочется" уже утвердительно и, потрогав шишку на лбу, пошел из святилища. Оглядываясь.

Через несколько минут мы сидели в кабинете главы "Хрупкой Вечности", то есть в моем кабинете. Из членов политсовета присутствовал один Гогохия (Красавкин занимался насущными проблемами в Мосводоканале).

Кабинет весьма располагал к обсуждению вечных проблем. Тому способствовали темные идиллистические картины на стенах, ласковые ковры под ногами, мягкие кресла, жаждущие общения, старинные книжные шкафы. Настрой на плодотворную беседу едва не смяли две женщины. Они, одетые в струящиеся свободные одежды, принесли подносы с кофейными приборами, бисквитами и сладостями.