Мухосранские хроники

– Тогда мне что прикажете делать? – рявкнул лейтенант-губернатор Ла Троб. – Кто-нибудь озабочен моей эстетической парадигмой? Что я вообще тут делаю?! Какие-то, не разбери-поймешь, говорящие звери… какие-то девицы вольного поведения… Если вы заметили, джентльмены, я здесь единственный, на ком панталоны!

– Наличие панталон не есть атрибут принадлежности к высшему обществу, – не запозднился Мыслитель. – Впрочем, вы не один.

– На мне джинсы, – сказал безымянный молодой человек, маячивший в некотором отдалении между деревьев. – Хорошие, фирменные. Когда-то темно-синие, а сейчас, поскольку мы тут все одного цвета…

– Кто этот человек? – спросила Венера капризным тоном. – Как он попал в наше общество?

Ника залилась смехом киношной злодейки, а Мыслитель благодушно промолвил:

– Не напрягайте мозги, дитя мое. У вас их и так немного, а памяти нет вовсе. Этот господин пребывает в нашем окружении едва ли не от начала времен. Года два-три совершенно точно.

– Он мне не нравится, – мяукнула Венера. – Он странно одет и странно на меня смотрит. Почему он так на меня смотрит?

– Потому что когда-то мы с вами были неплохо знакомы, – отвечал Джинсовый. – Не то чтобы очень близко, но вращались в одних кругах. А с памятью у вас и впрямь беда, потому вы так легко меняли фаворитов…

– Стоп, стоп! – воскликнул Писающий Мальчик ломающимся юношеским тенорком. – Давайте не будем углубляться в исторические дебри. Тем более что все вы лишь плоды творческих фантазий, к реальным, а уж тем более мифическим прототипам отношения не имеющие. А вдобавок ко всему еще и гипсовые копии не лучшего качества!

– Слова не Писающего Мальчика, но Писающего Мужа, – сказал Мыслитель значительным голосом.

Все засмеялись, даже глупышка Венера, хотя, по-видимому, за компанию.

– У вас тоже был прототип, друг мой? – спросила она Мальчика-Мужа интимным шепотом.

– Разумеется, – ответствовал тот с самым серьезным видом. – И я непременно вам о том поведаю… на досуге.

– Разврата во вверенном мне гарнизоне не допущу! – лязгнул лейтенант-губернатор Ла Троб.

– Нужно еще поглядеть, что и кому здесь вверили! – прорычала Капитолийская Волчица злобно и невнятно.

А Геракл, словно бы в шутку, обратился к Давиду, глядя ему в глаза со всевозможной нежностью:

– Что если сызнова поставить его на голову, как было? А то ведь житья не даст своими нотациями…

– Не трать попусту силы, котик, – весело откликнулся Давид. – Дяденька шутит. Он пытается выглядеть грозным и противным, а на самом деле душка, каких поискать. Ведь правда, буся?

Лейтенант-губернатор что-то пробухтел в сторону, однако же из дискуссии на время устранился.

– Беда в том, – убедительно повествовал Сфинкс, – что изобразительное искусство как часть культуры очень долго тем и занималось, что старательно копировало реальную жизнь. Поглядите на самих себя – кто вы такие? Идеализированные представления творца о человеческом совершенстве. Приукрашенные слепки с реальности. Даже я, при всем своем зооморфизме, наделен человеческими чертами, хотя бы даже и утрированными. А следовательно, какие бы замыслы ни вынашивал мой творец, увы – неведомый даже мне, в конечном итоге он ожидал от меня понятного, рационального отклика на те вопросы, которые намеревался мне адресовать.

– Как странно, – сказала Венера озадаченно. – Почему меня никто и никогда ни о чем не спрашивает?

– Вы эталон красоты, сударыня, – сказал Мыслитель. – Вы своим безупречным обликом отвечаете на все вопросы.

– Тоже мне эталон! – фыркнула Ника. – А я тогда кто?

– А вы символ победоносной агрессии, – пояснил Мыслитель. – Чувствуете разницу? При всей вашей привлекательности вы не столько отвечаете на вопросы, сколько подводите черту под осуществленными свершениями. Или порождаете новые экспансивные амбиции.

– Умник, – проворчала Ника и концом своего орудия вернула на место выбившуюся из почти идеальной прически прядку.

– Что же касается меня, – кротко произнес Мальчик-Муж, – то я писал, писаю и буду писать. В этом заключена вся моя художественная идея.

– А что ж, – подхватил Мыслитель, усмехаясь. – Идея не хуже прочих. Взять хотя бы нашего воинственного друга…

– Это меня, что ли? – набычился Геракл.

– Я имел в виду господина Ла Троба, – терпеливо пояснил Мыслитель. – С ним и того проще.

– Что вы имеете в виду, сударь? – сердито спросил лейтенант-губернатор. – Я и за меньшее вызывал на дуэль.

– А то, что вы жили, – саркастически произнес Мыслитель. – Потом умерли. И этот факт сочли заслуживающим увековечения. Причем в несколько своеобразной форме. Вы не задумывались, почему?

– Вы когда-нибудь пробовали думать, стоя на голове? – спросил тот с досадой.

– Не доводилось, – признал Мыслитель. – Но здесь вы уже столько времени пребываете в естественном положении. Что вам помешало?

– Боюсь предположить, – ехидно заметил Сфинкс, – что в данном случае мыслительный аппарат не был предусмотрен вовсе.

Геракл загоготал, а Давид промолвил с укором:

– Котик, вы такой злюка! Однажды я вас отшлепаю.

– Не следует рисковать, – холодно предупредил Сфинкс. – Могу откусить.

– Руку? – уточнил Давид.