Мухосранские хроники

– Замечательно, – сказал Кармазин, ощущая себя летчиком-камикадзе, которому все по барабану в виду вражеского линкора. – К чему это я? Нет такой профессии – писатель. Что бы ни говорили те, кто ухитрился зарабатывать себе на пропитание и прожитье складыванием слов. Писательство – это свойство организма. Как темные глаза, как светлые волосы, как музыкальный слух или дальтонизм. Можно воспринимать этот свойство как божий дар, а можно и как увечье, врожденный порок, генетическое отклонение. Все мы хотим быстро бегать, иметь силу в руках и выглядеть как Ален Делон и Софи Лорен… ну, или, с поправкой на современность, как Райан Гослинг и Эмили Кларк. Но природа распорядилась иначе, и мы выглядим так, как выглядим, и бегаем неважно, и шесть пудов над головой, пожалуй, не вытолкнем. А с другой стороны, хорошо, что в массе своей обошлось без гемофилии, болезни кошачьего крика или бокового амиотрофического склероза, который, впрочем, никак не повлиял на умственные способности Стивена Хокинга кроме того, что изрядно осложнил ему жизнь. Многие хотят писать, многие пытаются писать, но лишь единицам это дано в полной мере. Между прочим, нельзя притвориться сильным или темноглазым. Подобное притворство легко разоблачается на практике. Контактные линзы, конечно, сгодятся на какое-то время, но сто килограммов поднять не получится. Ну да, притвориться писателем намного проще. У любого, даже самого чудовищного в литературном смысле текста непременно найдется свой десяток почитателей, которые воспоют его, превознесут и поставят на второе место после Гоголя, который все же остается пока безусловным светочем русской словесности. – Легкий поклон в сторону портретной галереи. – Не хочу никого обидеть, но девяносто девять и девять десятых того чтива, что вы видите на полках книжных лавок или на развалах электронных библиотек, никакого касательства к литературе не имеет и создано не людьми с писательской хромосомой, а жалкими имитаторами. К полкам этого замечательного учреждения высокой культуры, – усмешка краем рта и еще один короткий поклон в сторону Дианы Самвеловны, – мои мизантропические заметки отношения не имеют. И вообще, я сильно отвлекся. У меня диплом эконометриста, какую-то часть жизни я работал программистом в различных финансовых структурах. Но настал момент, когда природа взяла свое. Теперь я писатель, писатель и еще раз писатель. И, как мне кажется, звучу гордо. – Кармазин с удовлетворением обнаружил улыбку на устах Пеппи-Две Косички. – И я по-прежнему готов отвечать на ваши вопросы. Но! – Он предупреждающе воздел указательный перст. – Как ответственный трибун, я не обещаю, что мои ответы вам понравятся и окажутся в консонансе с вашими личными представлениями о картине мира. Я знаю, что, задавая вопросы, вопрошающий часто ожидает подтверждения личным предчувствиям или хочет услыхать из чужих уст собственный ответ. Я этого не гарантирую.

Мрачное чудовище, жаждавшее крови и плоти, трансформировалось с каждым ударом его сердца. Распадалось на атомы, и у каждого атома находилось свое собственное лицо, свое выражение глаз. А значит, все было не так уж плохо. Да, масса неуправляема, но с индивидуальностями можно вести диалог.

Он заметил несколько поднявшихся рук и взглядом указал на ближайшую.

– А скажите пожалуйста, – задыхаясь, спросила школьница, белый верх, темный низ, два больших банта. – А зачем вы пишете?

– Я уже немного ответил на этот вопрос, – сказал Кармазин. – Во мне сидит ген писательства. Зачем я дышу? Зачем я разговариваю? Зачем я пишу? Я так устроен. Чтобы вы не подумали, будто я таким образом намекаю на свою исключительность: тот же ген не дает покоя тысячам и тысячам людей. Сколько в стране писателей, не знает никто. Кто-то сумел с ним справиться, и не исключено, что среди таких излечившихся оказались несбывшиеся гении, а над кем-то он обрел полную власть. Как надо мной и толпами других графоманов. Когда я был совсем юн, то надеялся, что смогу зарабатывать литературным ремеслом. Жизнь разбила мои амбиции в пух и прах. Пришлось работать по основной профессии, заниматься тем, что я не любил и не слишком-то умел. А когда надежды на финансовое благополучие окончательно рухнули, литература непредвиденно начала приносить мне доход… – Он выдержал паузу, желая оценить реакцию на свои слова. Ничего, кроме сосредоточенного внимания. – Вы же понимаете: на самом деле нет никакого гена писательства. Это метафора. Есть определенное свойство натуры, природа которого не поддается рациональным объяснениям.

Подросток в белой рубашке с длинными рукавами и форменной жилетке с какой-то неразличимой эмблемой на груди спросил:

– А вы читали роман Жужелицкого «Заурядный патруль»?

– К сожалению… – замялся Кармазин. Второй вопрос, и сразу неудачный. – Я не любитель полицейских детективов.

– Это фантастика, – сердито уточнил подросток.

– Фантастику я ценю еще меньше. И абсолютно не понимаю тех, кто ее сочиняет. Это странные люди. Возможно, инопланетяне. А взгляните на меня: что во мне странного?

Подросток неуверенно пожал плечами и сел.