Говорят — самодур.
Но говорят, мудрый правитель, который не только о своих пастбищах печется, но и о доле народной. Правда, так утверждают люди заведомо пристрастные — внук Турагул, или, скажем, внучатый племянник Архам Исхаков — сын Кикитая. Но ведь помимо оценок, помимо впечатлений, которым можно верить, а можно и не верить, есть еще и факты, а они-то как раз свидетельствуют и о широте натуры, и о государственном уме и действительной заботе о благе народном. В одном архивном документе можно прочитать, что Кунанбай убедил темный люд сделать прививки от оспы и тем спас не одну человеческую жизнь, в другом — склонил аульчан к выгодному для них хлебопашеству. Долго ходил по всем трем жузам рассказ о грандиозном асе — поминках, которые устроил Кунанбай по отцу своему Ускембаю. В близлежащих аулах поставлены были юрты для гостей самого разного разряда и звания, и встречали их самые ловкие и остроумные джигиты. Точно так же с благодарностью повествуют о разных добродеяниях, которые оказал этот человек за свою восьмидесятилетнюю с лишним жизнь. На свои деньги построил он в Каркаралинске мечеть и медресе, где учились дети и богатых и бедных. А во время четырехлетнего хаджа в Мекку открыл гостиницу специально для паломников-сородичей.
Значит ли это, что Кунанбай не был жесток, не был коварен? Совсем не значит, наверняка был. Он вел междоусобные войны, он занимался политикой, а где политика, там о нравственности и милосердии не говорят. Это еще Никколо Макиавелли хорошо объяснил своему государю Лоренцо Великолепному. Но во всяком случае, Кунанбай — личность, мощная, мятущаяся, в рамки не помещающаяся личность.
В романе «Путь Абая» от нее мало что осталось, и главным образом, не осталось загадки. В принципе это не должно смущать. Роман это роман, то есть выдумка, пусть даже объектом ее становится историческое лицо. Довольно глупо было бы искать в толстовском Наполеоне отражение Наполеона — полководца, первого консула, императора Франции, деспота, покорителя Европы.
Писателю Мухтару Ауэзову понадобился такой Кунанбай Ускембаев, каким он его написал, вот и весь разговор. Судите писателя по законам жанра, а похож его герой на реального Кунанбая или не похож — какая разница. Но роман мы не открыли, он не написан еще, мы читаем написанную и переписываемую биографию.
У ее автора, пусть даже это биография художественная, той меры свободы нет, он связан неписаными правилами достоверности. И Мухтар Ауэзов им следует — в начале пути.
Но у
Абай порвал с отцом — исторический факт. Это была драма для обоих, и нетрудно представить себе, сколь вдохновительна оказалась она для биографа, сколь многое открывалось ему за этим столкновением характеров. Поединок эпох, конфликт отцов и детей, стойкость старины и равное ему по силе упорство молодости. Да мало ли что! В издании 1933 года следы этой внутренней борьбы еще угадываются. Но во втором варианте исчезает даже видимость равновесия и на смену драме приходит обличение. Абай бросает вызов отцу — насильнику, реакционеру, эксплуататору, и становится знаменем народной борьбы за духовную свободу. Конечно, иные мировоззренческие противоречия ему разрешить не удается. Так, Абай, хоть и изживал упорно, да так до конца и не изжил религиозных предрассудков, гуманизм его был до некоторой степени связан с этикой ислама. «Он не смог подняться до осознанного и последовательного философского материализма, отрицающего самые основы религии». Объясняется это прискорбным «отсутствием у Абая связей с революционным рабочим движением» рубежа веков. К тому же он не читал ни «Капитала», ни «Материализма и эмпириокритицизма».
Власть, в особенности власть абсолютная, — Шейлок, она требует свой фунт мяса за право открыть людям доступ к их собственному духовному и поэтическому богатству. Она приватизирует гения и распоряжается его судьбой по собственному усмотрению — кого-то в запасник отправит, кого-то на свет выпустит, но в таком случае требуется ретушь.