Мулатка в белом шоколаде

– Зачем? Вокруг полно заброшенных деревень, а там еще много добротных срубов, – пожали плечами провожатые подруг. – Бери, разбирай и строй на новом месте. К чему на новый строевой лес тратиться, коли старые бревна еще в самый раз?

Та птицефабрика, о которой столько были наслышаны подруги, стояла в отдалении от деревни. По периметру ограды была пущена колючая проволока. И глухо лаяли цепные псы.

– А как же иначе? – не поняли недоумения подруг их провожатые. – Народ у нас сами знаете какой. И не хочет, а все равно украдет. Вот и приходится оберегаться. Хотите, мы вас туда проведем? У Кольки там тетка работает. Она только рада будет.

Но подруги от экскурсии по птицефабрике отказались. Не затем они в такую даль ехали, чтобы аммиаком дышать. Вместо этого они отправились по деревенским домам, в поисках семейства Куриных. Уже в первом доме их подняли на смех.

– Да тут в прежние времена, почитай, в каждом доме Курины жили, – произнес крепенький еще старичок, который завтракал прозрачной как слеза горилкой, закусывая ее зеленым луком и солеными огурчиками.

Он и подругам и их провожатым налил. И не стал слушать возражений подруг.

– Пока не выпьете, слова не скажу! – твердил он, подсовывая подругам маленькие, потускневшие от времени граненые рюмочки на толстой ножке. – Пейте. Я сам из зерна гоню. Это вам даже не ваша городская водка, а получше будет.

Продукт домашнего винокуренного заводика и в самом деле был потрясающе вкусным, если такое определение вообще подходит к самогону. Но в нем не слышалось и намека на сивушные масла. Он был прозрачным и пился легко, словно вода.

– От родного деда рецепт достался, – похвастался дед. – А он, кстати говоря, тоже Куриным был.

– Да? – осоловевшие от одной рюмки, пробормотали подруги.

Еще бы, всю ночь они провели в пути. Потом прогулка босиком, потом снова ехали. А теперь с утра пораньше заправились самогоном на голодный желудок. Было от чего поплыть голове. Однако дед оказался хлебосольным хозяином. Он полез в печь и извлек из нее чугунок с картошкой, залитой домашним молоком. Перетопившееся вместе с картошкой за ночь молоко было покрыто нежно-кремовой пленкой. И картошка, словно сахарная, буквально таяла во рту.

Все ели из одного чугунка. Тарелок в хозяйстве у деда не водилось. Он считал это глупостями. Сам он бодро хрумкал малосольным, пахнущим чесноком и укропом огурчиком, запивая его топленым молочком. От одного этого зрелища у подруг заурчало в животе. Но дед запивал трапезу самогонкой и уверял, что всю жизнь так делает и все в его семье так завтракают. И ни разу никто животом не мучился.

– А вот дачники к нам в прошлом годе приезжали, так у них все питание было с собой из города привезено. И что? Помогло оно им? Да ни в коем разе! Только и знали, что до нужника бегали. А все почему? Потому что добавки ихние пищевые только в больших городах действуют. А у нас тут сам воздух такой, что сплошной витамин. Переизбыток в организме у горожан случился, я так по уму думаю.

– Дедушка! – взмолилась наконец Леся. – Вы нам про Куриных рассказать обещали!

– А! Ну да! Курины в нашей деревне раньше почтенной фамилией были. Еще до революции они разную домашнюю птицу в больших количествах держали. На каждой ярмарке их кура и яйцо лучшими считались.

– А потом что?

– Знамо что! – хмыкнул дед. – После революции их кулаками посчитали. Старший Курин вовремя с пятью своими сыновьями разделился да велел им в разные стороны сваливать. Тем и спаслись. Но хозяйство на разные части распалось. Кто-то в город подался. Кто-то заболел да помер. Кто-то в Жихаревку перебрался. Так от Куриных у нас, почитай, никого и не осталось.

Подруги расстроились. Но потом сообразили. Ведь Наташа была Куриной только по мужу. А как была ее девичья фамилия?

– Во! – кивнул головой дед. – В аккурат только бабка Гана тут и осталась. Хоть и не Курина, да дочь за Куриным замужем была. В общем, из всей фамилии только бабка Гана. Да внучка ейная!

И дед странно хмыкнул.

– Внучка? Курина?

– Ага, – кивнул дед. – По паспорту Курина. А так…

– А что так?

– Наташка ее в городе нагуляла, – произнес дед, изрядно развеселившийся от выпитого самогона и явно не прочь теперь посплетничать. – Говорила-то, конечно, что от мужа родила. В законном браке. Только бабы наши документы подсмотрели. Митька – Наташкин муж – в шестидесятом году помер. А ребенок у нее аж в шестьдесят втором родился. Разве же такое бывает?

– А где сейчас эти женщины?

– Наташка, как ребенка матери завезла, так хвостом вильнула и обратно в город подалась. Только ее и видели! Бабка Гана потом говорила, что померла дочка. А где похоронена, она и не знает.

– А девочка?

– Какая?

– Наташина дочка!