Муляка

Я мило краснела, улыбалась и пила коньяк, с циничным нетерпением ожидая приглашения в кусты (больше всего интересовала формулировка) — хотелось вежливо отшить и затеять разговор о чём-нибудь интересном. Вопреки законам логики, приглашения не последовало, Черных наговорил мне кучу комплиментов и удалился. Позже выяснилось, что неподалёку, на соседней лавке, находилась временная спутница моего почитателя.

Приглашение поступило в последний день, когда спутница уехала, а коньяк перехлестнул ватерлинию. Проводилось закрытие фестиваля, на набережной была организована небольшая сцена. Вокруг неё плотной массой колыхался народ. Пока ведущие награждали отличившихся дипломами, а те читали стихи, в толпе то и дело мелькали знакомые лица — трезвые и не очень. Но без Африкана мне быстро наскучили и стихи, и полупьяные беседы с их авторами. Мой соратник и собутыльник жаловался на больную спину, поэтому в тот вечер остался в номере пролёживать кровать.

— Много не пей! — напутствовал он меня.

Я и не пила. От этого мне было грустно, неуютно и хотелось кокетничать. Я медленно прогуливалась вокруг сцены, по московской привычке ловко лавируя в толпе. Сделав очередной круг, наткнулась на Черныха. Какие-то люди держали его под руки с обеих сторон. Черных обрадованно шагнул ко мне и едва не упал. Я подхватила безвольное тело. Люди, державшие его до меня, растворились в толпе.

Сложив мне на плечи руки, шатаясь, как в автобусе, и дыша недельным запоем, он медленно говорил:

— Ну ты ведь понимаешшшь… Если не сейчасс… То ведь ни-ког-да! — и тянулся к моему лицу распахнутым ртом.

Это пугало и смешило одновременно.

— Никогда, Черных! — вопила я, пятясь от него и пытаясь отцепить его руки так, чтобы он при этом не грохнулся. На плохо освещённой набережной собралось много людей, и упавшего попросту бы затоптали.

Подошёл знакомый парень, и, перевалив на него судьбу нетрезвого поэта, я незаметно отступила в толпу. Избежать других нетрезвых поэтов на этой маленькой площадке было трудно, поэтому встрече с Олегом я обрадовалась. Он хотя бы был выглядел трезвым. Мы познакомились ещё в Москве, а за время фестиваля успели напиться в общей компании. В тот вечер он сидел напротив, не сводя с меня тёмного сильно косящего взгляда. Это вызывало страх и непонятную радость. Олег был некрасив, но обаятелен. На фестиваль он попал, как и я, случайно — поехал за компанию с другом. В Москве остались жена и сын.

— Как твои дела?

Я ответ я вывалила все свои жалобы на всех поэтов мира. Он улыбнулся ласково, обнял меня за плечи и без тени сомнения заявил:

— Влюбиться тебе надо.

— Надо.

Он предложил сходить с ним за коньяком, и я согласилась. В ближнем магазине уже разобрали весь алкоголь, и мы отправились в дальний. На обратном пути решили посидеть у моря. Но участки набережной были давным-давно раскуплены местными отелями и кафешками, огородились заборами, и обзавелись охраной. Отчаявшись найти свободную зону, мы решили попросить охранников пустить нас на чужую территорию. Те запросили баснословную сумму и, понизив голос, сообщили, что можно будет взять лежак, а там уж, как нам заблагорассудится — «хоть лёжа, хоть сидя, хоть на корточках». Я не поняла, а Олег, смеясь, ответил:

— Спасибо, нам есть где. Нам бы к морю…

Сторговались в полцены.

Мы сидели на лежаке возле бушующего моря и пили коньяк. Был ветер, волны с силой бросались на берег. Темнота над морем была такой плотной, что хотелось её пощупать, а далёкий горный массив казался детской аппликацией, наклеенной на небо. За спиной я услышала щёлканье зажигалки, оглянулась и только по огоньку сигареты заметила засевшего под тентом стража порядка.

— Чего это с ним? — шёпотом спросила я у Олега.

Он засмеялся:

— Разврата ждёт!

И тут же, почти не меняя интонации:

— Вы с Африканом давно вместе?

Мне всегда казалось, что фраза «мы просто друзья» вызывает у собеседника недоумение и подозрения в сектантстве. Поэтому я ответила:

— Давно… Но мы просто друзья!

Олег обнял меня за плечи, и мы продолжили смотреть на море.

На обратном пути я зашла в кабинку для переодевания — выпито было много, и мне очень хотелось использовать кабинку не по назначению. Внутри, на гальке, лежало что-то чёрное, величиной со шляпу и пыхтело. Я вылетела оттуда пулей.

— Там что-то шевелится!

Олег хмыкнул, бросил сигарету и пошёл смотреть. Было неловко за свой страх, и я пошла за ним. Он на минуту скрылся в кабинке и вышел из неё, неся в ладонях ежа. Настоящего живого ежа. С иголками дыбом. Я философски подумала: «Хорошо, присесть не успела…»

— Хочешь подержать? Да не так, уколешься. Под живот бери.

Ёж пыхтел всё громче, мы ему не нравились, и, пока я решалась взять его в руки, он цапнул Олега за палец. Олег ойкнул, и быстро опустил животное на холодную гальку. Ёж постоял, опомнился и медленно пополз прочь от нас.

— Больно?

— Больно.

— Давай, поцелую, и всё пройдёт.

— Ну, поцелуй, — засмеялся он и погладил меня по щеке.

Мы долго целовались у моря. Я спиной чувствовала нетерпеливые взгляды охранников. В туалет хотелось всё сильнее. Пора было уходить.