Мултанское жертвоприношение

— Будем ждать! — воскликнул Кричевский и в волнении заходил взад и вперед у входа в хижину, где густо храпел обладатель разгадки этой тайны. — Будем ждать, сколько надобно! Надобно — еще на ночь здесь останемся! Я не уйду, пока не узнаю все точно, как оно было!

Глава шестая

I

Заключительный день заседания судебного заседания по делу мултанских вотяков, длившегося в уездном городе Мамадыше восемь дней, ознаменован был событием, которого все долго ждали. Свою защитную речь должен был говорить адвокат Карабчевский. До него уже выступили с защитными речами присяжный поверенный Дрягин и журналист Короленко, последний даже дважды, и многим казалось, что уже нечего добавить по этому делу. Однако к назначенному часу зал суда оказался переполнен, а под раскрытыми окнами стояла немалая по меркам уездного города толпа.

Николай Платонович, бледный, приятно осунувшийся, утомленный недельными прениями с обвинением, появился в зале суда из адвокатской комнаты, точно грозный бог. На нем был безупречный, с особым шиком питерских портных шитый фрак, идеально подогнанный по стройной фигуре, гармонирующий с черными длинными волосами и римским профилем патриция. В руках держал он краткий конспект речи своей на трех листах.

— Господа присяжные заседатели![18] — громогласно начал он с разрешения председателя. — Всякая мысль о возможности «короткой расправы» в этом деле должна быть оставлена. На вашу долю выпадает поистине героически ответственная задача. Вашего приговора ждет нетерпеливо и жадно вся Россия. Из душного и тесного зала этого заседания он вырвется настоящим вестником правды, вестником разума. Обычная формула вашей присяги «приложить всю силу разумения» превращается, таким образом, в настоящий подвиг, в торжественный перед лицом всего русского общества обет напрячь все ваши духовные силы, отдать их без остатка на разрешение этого злополучного и темного дела.

Ваш суд, господа присяжные, — суд особенный. Ни одно судебное место не пользуется таким доверием законодателя, как вы. Вы не мотивируете ваших решений, на вас нет апелляции, ваши вердикты — окончательные решения. Вы, как младенцы, «чистые сердцем», приходите в суд, не зная вовсе обстоятельств дела. Мы заранее изучили его, и знаем его сильные и слабые места. Давая вам якобы готовую картину преступления, мы отлично понимаем, что это только отражение волшебного фонаря, что фигуры во весь рост получаются только на стене при искусственном освещении, а там, внутри фонаря, — только маленькие лубочные картинки. Так и в этом деле. Мы все не раз содрогались от потрясающей картины: «Обезглавленный нищий висит подвешенный за ноги на балке шалаша Моисея Дмитриева… Из него источают кровь!». Но очнитесь! Где висит нищий? Точно ли на балке шалаша Дмитриева?.. Пока еще нет, слава Богу! Это-то и нужно доказать. Пока он висит только… на языке каторжника, свидетеля Головы, да в воображении обвинительной власти, если не считать при этом эффекта бенгальского освещения, вносимого «светом науки» (в лице господина профессора Смирнова) в темные дебри вотской мифологии. Факты, которые именно вы должны признать, разрешить и доказать, вам выдают за нечто заранее доказанное, и просят принять без проверки.