Мултанское жертвоприношение

— Тут мы вступаем, господа присяжные, в область того следственного материала, который особенно драгоценен для судьи, когда не имеется прямых улик, а есть только косвенные, т. е. едва приметные следы, случайно оставленные преступником и преступлением. Очень немногое бесспорно в этом деле, и это немногое и есть тот пункт, от которого мы должны отправляться. Мы не отойдем в сторону, чтобы не заблудиться, до тех пор, пока не захватим руководящую нить. Это бесспорное — труп Матюнина на болотной лесной тропе, ведущей из деревни Анык в деревню Чулью. Его впервые видит девушка Головизнина около полудня пятого мая. Побудем же около него возможно дольше. Это очень важно. Прежде всего: когда пятого мая видит труп Головизнина, был он с головой или без головы? Мы даже этого не установили. Девушка была совсем близко от него. Обойти стороной мешала болотина; дорога шла по настланному бревеннику. Поперек самой дороги ничком лежал Матюнин. И вот она «не заметила», чтобы он был без головы. Кое-кому она, однако, рассказывала, что голова несомненно была и даже «свесилась» к болоту. Она приняла сперва Матюнина просто за спящего. Зато на другой день, шестого, возвращаясь по той же дороге, она уже сразу и несомненно видит, что головы нет, что голова отрезана. Теперь я спрашиваю вас: доказано ли даже первое положение обвинения, что труп Матюнина, уже обезглавленный, перенесен на тропу? Это умозаключение покоится на показании одной Головизниной, но именно этого-то Головизнина и не подтверждает!

Но мне скажут — это придирка. Нельзя требовать от молодой девушки, которая оробела и растерялась, чтобы она заметила, была ли у человека голова. Прекрасно, но ведь ее спрашивали обвинители, были ли мокры и грязны у убитого лапти, и она отвечала, что были мокры, так как носками они упирались в болотную мочевину, но что грязи на них она не заметила. Но уступим и в этом. Будем только дословно-строго толковать показание Головизниной. «Была ли голова или нет?» — вычеркнем из ее показаний, но зато уже в полной мере воспользуемся тем, что в этом показании имеется несомненного. Она оттого и не заметила головы, что на месте, где приходилась голова, была закинута пола азяма, заделанного за лямки котомки на спине. На другой день, шестого, пола азяма была уже откинута, и она видит зияющую рану; для нее становится несомненным, что человек обезглавлен. Теперь спрашивается: кто же на протяжении суток, отделяющих два путешествия Головизниной, нашел возможным заниматься туалетом распростертого Матюнина? Не злой же дух Курбан, которому, по предположению обвинительной власти, нищий был принесен в жертву? Кто же тот человек или те люди, которые с пятого на шестое мая любопытствовали около Матюнина? Странным представляется следующее: за целые сутки никто из чульинских и аныкских крестьян, кроме одной девочки, не проходит более этой тропой, хотя нам известно, что в летнюю пору именно по этой тропе сообщаются не только эти две деревни, но ходят и на толчеи, и на мельницу Фомы Щербакова, и в починок Петровский. И вот, никто из местных жителей не объявляется видевшим труп на протяжении трех суток, т. е. до появления полиции, которая, как известно, прибыла в лице урядника Соковникова лишь восьмого мая, а в лице пристава Тимофеева, составившего первый официальный акт о местонахождении, одежде и положении трупа, — лишь десятого мая. Я делаю следующий вывод: к трупу в течение всех этих дней подходили люди, но подходили, очевидно, неспроста, иначе бы объявили об этом.

Что касается до «туалета» покойного, то на протяжении этих пяти дней он претерпевает несомненные и поистине загадочные превращения. Из рассказа Головизниной мы знаем, что кто-то накидывает и откидывает полу азяма. Урядник Соковников и Сосипатр Кобылин видят на трупе азям накинутым на плечи и лишь несколько заправленным за лямки. В акте (первом официальном акте, имеющемся по делу) господина пристава Тимофеева от десятого мая мы уже читаем, что «одет в зипун на рукавах».