Мультипроза, или Третий гнойниковый период

– Отползи, Ткаченко временно, – приказал из наших мирных буден Майский, – отползи за круглый оранжевый пентод... переползи триод...

Ткаченко отполз-переполз, закричал людям:

– Кто клеммы проглядел? Взорвать к чертовой матери!

... Тут послышался шорох.

Ефрейтор Шмелев хотел было схватить радиогранату, но по привычке схватил самогонный аппарат, стал варить горилку из белой брюквы.

Радиолейтенант Ткаченко в сердцах сплюнул, покатил пузатый конденсатор к клеммам, около которых дорога делала изгиб на Малую Котовку – оттуда уже доносился грохот танков. Конденсатор серебристо поблескивал под солнцем. Ткаченко погладил его крутые бока и проговорил:

– Грохни, родненький, грохни...

Ефрейтор Шмелев хотел было мгновенно схватить маленькой зеленое сопротивление R-110, но мгновенно схватил стакан и опрокинул в рот.

– Что ж ты творишь-то, пьянь драная! – закричал Майский.

Он подбежал к ефрейтору и в гневных чувствах лягнул того. Ефрейтор подумал-подумал, скатился в канаву, а Майский отряхнул руки и закричал:

– Почему радиомост не взорвали?

Ткаченко схватил радиолампу 5Ж6П-1ю, метнул в первый танк.

5Ж6П-1ю раскололась пополам.

И когда вражеский танкист выскочил из танка и побежал по советской земле, Ткаченко поднял с земли 5Ж и с размаху вонзил ему в спину. А Майский схватил 6П, побежал за другим врагом. Но враг мгновенно исчез куда-то, вместо него появился из-за косогора ефрейтор Шмелев.

Майский, по инерции, вонзил 6П прямо в грудь. Шмелев тут же скончался, прокричав:

– Не сдавался я, нет, о! Вот мой партбилет!

– Лучше умереть тебе, чем жить! – прошипел ему в лицо Майский и отбросил его труп ногой. – Враг ты есть земли русско-советской и партбилет твой в провинции Сы Чу Ань сделан!

Рядом, дико вереща, скакала отвалившаяся 1ю. Вдруг зашипела, закатилась под голубой тарелкообразный триод и умерла там; и все забыли о ней...

– Радиосолдат Лукин! – скомандовал между тем Ткаченко.

Но Лукина не было в живых уже два года. Никого уже не было в живых. И тогда Ткаченко выхватил провод из пузатого конденсатора и пустил в организм двести двадцать.

Но перед смертью он крикнул:

– Не забывайте меня никогда, люди ХМЗДУЧ № 3 ККТ ГМС!

Из радиоприемника в то же мгновение повалил черный удушливый дым, и страшный взрыв разорвал его на части под музыку Лебедева-Кумача.

Тархо-Михайловская застонала и упала в беспамятстве, ибо зловонный осколок селенового выпрямителя пробил ей грудь.

Зелененькое сопротивление стрельнуло старику Мосину прямо в глаз, что заметно ослабило его здоровье, к сожалению.

Но больше других досталось ветерану Майскому.

В голову ему вонзилось два синеньких треугольничка R-330, а из зубов он выплюнул дымящийся красный провод WTY 0<14.

После чего вынес свое мнение на люди:

– Продрал автор... А ты думал как...

– Сильная постановка... – поддержали его другие; и, раненые и перебинтованные, они стали расходиться.

– Активу остаться! – приказала Тархо-Михайловская.

Председатель актива Чекмарев сказал Майскому:

– На-ка, хряпни ишшо, друган!

Он выдал Майскому стакан адреналина под завязку.

– Давай, браток! Жэк сегодня пойдем брать...

Майский хапнул стакан, стал закусывать куском торта «Бисквитно-кремовый» с явными шмотками сала-шпиг в прослойках. Затем он сунул в рот горсть таблеток педуксина и левометицина. Все это, наконец, он сдобрил сверху куском колбасы «Степной», с клочками серой шерсти внутри.

Чекмарев стал вглядываться в колбасу, из нее стрелял крысиный востренький глазок.

Чекмарев хмыкнул:

– Ишь ты...

Майский рассудил:

– Ничего, злее я буду в деле... – захрумкал челюстями под заполошное попискивание крысиного глазка.

Встал он, расправил грудь пузатую, отшвырнул пустой стакан, гаркнул, открыв рот:

– Пошли, хлопцы-ёпцы, алкоголика Федор Иваныча будем с поста снимать! Много он дел плохих натворил в руководимом регионе!

Зашумел актив: кто вилку вострую схватил, кто костыль схватил, кто моральный кодекс строителя коммунизма схватил.

А Тархо-Михайловская прихватила серебристый бюст Мичурина в правую руку, а в левую – квитанции потребления электроэнергии для битвы.

– Прекрасное дело затеяли, ребята, мы! – зашумел Майский.

Налил Чекмарев каждому по стакану адреналина, брызнули весельем заскорузлые сердца активистов, и тронулись они в кабинет к Федор Иванычу.

Для этого они, конечно же, вышли сначала из дверей.

– У, солнце как жарит, хоть и к вечеру! – воскликнул Майский, щурясь.

– А окна блестят, словно плавятся, – сказала кнопка Говорушкина.

– А трамваи психологически как визжат, – проговорила Тархо-Михайловская.

– А пыль летит! – воскликнул Чекмарев. – Словно пыль забвения!

Постояли-постояли ветераны на улице, посмотрели-пощурились и вошли в жэк.

15. Матерого негодяя утилизировали и рассовали по баночкам

В жэке сидел за столом веселый голубоглазый Федор Иваныч. Рядом в ногах ползал Михеев – понятно, лизоблюд еще тот..

Незаметная прежде Катукова, первая, словно рысь, бросилась на Федор Иваныча и стала грызть ногу ему.

Но Федор Иваныч равнодушно отнесся к этому вопросу, он привстал и гаркнул:

– Огурца мне, огурца!