Мунфлит

Деньги я получил и, поддайся соблазну ими воспользоваться для собственных нужд, полагаю, меня бы постиг полный жизненный крах, а значит, и этой истории не суждено было бы выйти из-под моего пера. Сумма оказалась такой большой, что о ней умолчу из опасения вызвать в ком-нибудь зависть, но горький урок, полученный в прошлом, страшил меня взять себе из нее даже пенни. Они попали ко мне для свершения добрых дел, за которые я и принялся. Мистер Гленни взялся мне помогать. Первой нашей заботой стали те моряки из наших краев, кто из-за болезней, ран или старческих немощей более не могли себя обеспечивать. Мы возродили для них заброшенные богадельни, не только отремонтировав ветхие здания, но и расширив, после чего они обрели удобство и презентабельность, какие полковнику Моуну и не приснились бы. Затем Братство Троицы посоветовало нам вложиться в строительство маяка, и на мысе Снаут возник надежный ориентир для всех судов, которые шли по проливу, как прежде рыбачьим лодкам была путеводной звездой спичка Мэскью. И наконец, мы украсили нашу церковь. Давно свое отслужившие скамьи из дуба заменили сосновыми с мягкой суконной обивкой. Вставили новые стекла в окна, чтобы из них перестало дуть. Заказали новую кафедру, куда выше прежней, рядом с которой теперь находились письменный стол и кресло для помощника викария. А в алтаре, по обе стороны от престола, повесили новые доски для заповедей. Все это весьма поспособствовало величию служб по субботам и воскресеньям, и ни одна из церквей поблизости с тех пор не могла соперничать с нашей. Огромный склеп под ней тоже был приведен в порядок, после чего основательно заложен, так что пугающие шумы более снизу не раздавались, а вскорости и россказни про восстающих со смертных лож полковника Моуна и его родственников как-то сами собой иссякли. Куда подевались контрабандисты, не знаю. Возможно, они до сих пор доставляют под покровом ночи грузы на берег, но для меня это остается тайной, что вполне объяснимо, если учесть, что теперь я владелец поместья и мировой судья.

С возрождением богаделен и церкви деревня воспряла. Старые дома перестроили, появились и новые. Все здесь теперь принадлежит нам с Грейс, кроме «Почему бы и нет». Таверна по-прежнему собственность герцогства. Она снова сдана, и люди, покинув «Чауз», вернулись в свое любимое старое доброе заведение, где любой спасенный с разбитого корабля или просто измотанный жизнью моряк найдет приют и пищу.

Богадельням с просторными светлыми комнатами и богатой библиотекой мы дали название «Дом милосердия Моунов». Первым его директором стал мистер Гленни, мастер Рэтси возглавил фонд пожертвований, и оба они там трудились умело и счастливо, пока, в уже очень преклонном возрасте, не оставили этот мир, упокоившись на солнечной стороне церкви, у той самой ее стены с выступом, возле которой я юношей застиг мастера Рэтси, когда он лежал на земле, к чему-то прислушиваясь, а рядом стоял Элзевир. Они спят здесь теперь под шум волн, мистер Гленни, Рэтси и Элзевир – самый преданный дорогой мой друг. На камне его надгробном выбито рукой Рэтси: «Нет любви сильнее, чем та, которая подвигает жизнь положить за друга», и текст этот сочинил мистер Гленни.

И напоследок несколько слов о нас. Дому поместья мы возвратили былую величественность. Он окружен ухоженными лужайками, и чудесны террасы его с балюстрадами. Мы видим оттуда летними вечерами тонкие струи дыма над лесом. Это жители деревни внизу готовят ужин. Отсюда же мы с женой наблюдали за маленькими Грейс, Джоном и нашим первенцем Элзевиром, когда отправлялись они порезвиться в лесах поместья. Ныне дочь наша выросла и прекрасна до такой степени, что нам лишь остается славить за нее небеса. Сыновья наши убыли послужить королю Георгу – один на море, другой на суше. Что до меня и Грейс, мы ни разу не покидали Мунфлит. Он обитель нашего счастья. Нам в нем так хорошо и радостно, что в иные края не тянет. Восход подбирается к нам золотой полосой на широкой гряде утесов, летние ночи шагают росой по лугам. Мы счастливы видеть, как по весне одеваются в зелень буки, а за ними простерлось вечное море. Вечное в повторяющихся своих изменениях. Я люблю за ним наблюдать, даже когда оно впадает в неистовство и, ворочая волнами гальку, ревет громче органных басов. Такими ночами ворочаюсь я в постели без сна и, может быть, куда искреннее остальных благодарю Бога, что мне не надо бороться за жизнь у мунфлитского берега. Несколько раз с поры своего возвращения я стоял там с веревкой, пытаясь спасти из прибоя очередных бедняг, но ни разу не посчастливилось мне увидеть ни одного, кто пробился бы к суше в шторм, подобный тому, из которого спас меня Элзевир.