Мунсайд

– Да. – Он спрятал руки в рукавах кофты. Сейчас они были тонкими и бледными, а лицо выглядело и того хуже. Кажется, он специально носил мешковатые вещи, чтобы никто не заметил его худобы, но от этого походил на наркомана. Я начинала переживать. – Я приду к тебе, и мы все обсудим.

Уоррен уже отвернулся, как я заметила кое-что.

– Уоррен, от тебя странно пахнет.

Он пожал плечами и слабо улыбнулся, думая обратить все в шутку, но этот аромат меня насторожил. Он был знакомым, очень знакомым. От Уоррена так никогда не пахло.

* * *

Трикстер сидел на столе и чистил ножом красное яблоко. Наверняка в его голове это преобразилось в ультрасовременную библейскую сцену, где невинная Ева пришла к змею-искусителю за запретным плодом. Трикстер хитро улыбнулся, отложил нож и с каким-то вызовом кивнул головой.

– Готова?

– К чему тут готовиться? – Я швырнула сумку на пол и устроилась в кресле, стараясь скрыть напряжение и тревогу. – Будут кляксы?

Он медленно зашторил окна, и вся комната окрасилась в винный цвет, будто мы находились в огромной бутылке. Трикстер сел, перекинул ногу на ногу и внимательно, без доли его привычного озорства посмотрел на меня.

– А диплом у тебя есть? – Я оглядела пустые стены. Висели только две картины: черно-белые, довольно скромные, но немного пугающие.

– Это Мунк, «Разлука». – Трикстер указал на картину позади него. Лицо мужчины и девушка в профиль. Мужчина был выполнен черной тушью и образно перетекал в женщину.

– «Девушка и смерть». – Я обернулась. Женщина в объятиях скелета. Кажется, сделано углем.

Я видела в этом намек, но утешала себя тем, что Трикстер вряд ли перевешивал картины ради меня.

– Расскажи о своей матери.

Я расхохоталась в голос, а он даже бровью не повел.

– Сразу такие банальности, не такого я от тебя ожидала.

Он развел руки в стороны. Мне он нравился больше, когда вовсю болтал.

– Ее звали Элиза, и она родилась в Германии. От первого брака у нее остался сын – мой брат Вольфганг, и, понятное дело, он ее боготворит. Для меня же она – часть легенды о моем рождении, не больше. Я не скучаю по ней, просто не помню. Не знаю, была ли она хорошей или плохой.

Трикстер удовлетворенно кивнул.

– И ты никогда не завидовала другим детям?

Я сглотнула. Он бил метко.

– Я не спрашиваю тебя, что ты собираешься делать с Комитетом или о твоих планах на будущее. Это моя работа, и я абсолютно честен с тобой.

– То-то я думаю, почему ты такой скучный, – усмехнулась я, но Трикстеру это не понравилось, он будто заметил то, что я пыталась спрятать. – Мне, конечно, было интересно, каково быть нормальным ребенком. Но о нормальных детях я знала из книг, да и видела их на детской площадке.

– То, что тебя воспитывал Кави, казалось тебе естественным?

– Я считала, что это лучшее, что могло со мной произойти.

– И ты не таила на него обиды?

Я дернула головой, чувствуя, как теряю контроль. Это была плохая идея, я переоценила себя, думала, что сильнее.

– Был один случай…

Когда я рыдала в голос и проклинала его, когда сбежала из дома и он нашел меня на пляже. Мне было двенадцать. Все ходили в школу, ели мороженое с родителями, а я учила вампирские кланы.

– Я просто хотела быть нормальной. Как все. Я ненавидела его тогда, говорила, что он испортил мне жизнь. Почему именно я должна быть Лавстейн, почему моя мать умерла из-за меня, почему я не могу быть обыкновенной?

– И что он сказал?

– Он сказал, что я особенная, что я принцесса, – в горле застрял ком. – Что ему, с одной стороны, очень жаль, но с другой – он рад заниматься моим воспитанием. Рад, что знает меня с младенчества, что он первый, кто взял меня на руки. Сказал, что если бы мог, то вернул бы моих родителей, но он знал, что ничем хорошим это не закончилось бы, что они не были меня достойны…

Я с силой сжала подлокотник. Я помнила этот момент крайне отчетливо. Пляж. Закрытый луна-парк. Холодный ветер. А я рыдала и выкладывала камешки в ряд, смешивая свои слезы с песком. Кави стоял минут пять и просто смотрел с таким сочувствием, жалостью и невыразимой нежностью.

Все пошло не так, как надо. Я ожидала долгих эмоциональных монологов от самого Трикстера, думала, что болтовней расшевелю его и смогу выудить информацию, но он надел на себя маску психолога и молча слушал меня. Я опрометчиво решила вступить в борьбу с «богом лжи и коварства», и, кажется, он сам меня переиграл.

Все воспоминания и эмоции, которые я долго блокировала, всколыхнулись от одного простого вопроса. Мне надо было собраться, залезть в панцирь и дать отпор. Я не для терапии сюда пришла.

Трикстер наклонил голову набок и ухмыльнулся так, как ему было положено. Образ психолога таял на глазах.

– Переоценила себя?

Я вздернула брови и улыбнулась, словно все шло по плану.

– Мы так и будем болтать о моем прошлом?

– Оно довольно занимательно, если рассматривать с точки зрения драматургии. При твоем воспитании не было никаких женских образов. Отец, брат, ифрит. Это объясняет твое поведение. Некая маскулинность в характере. Но самое интересное – что ифрит не является для тебя детским примером для подражания.