МУОС. ЧИСТИЛИЩЕ

Вера остановилась, смешно дунула на выбившийся из-под банданы клок волос, который лез в ей глаза, и широкими глазами смотрела на своего командира.

- Поняла? Нет? Слушай внимательно и головой вникай в то, что я тебе говорю! Хочешь бить в челюсть - пробивай до затылка; хочешь бить в живот – веди кулак до спины. Вот так! - вмонтированная в пол деревянная балка с накрученной на неё патлей заметно прогнулась от мощного удара командира.

У Веры не получалось. Она старалась повторить движение Зозона – никак! Зозон давно бы дал подзатыльника, поставил устно задачу, и пошёл бы в блок. Но в блок ему не хотелось, впрочем, как и всегда. И поэтому он терпеливо объяснял Вере, как нужно бить. Он ещё ничего не успел, как дневальный прокричал: «Отбой!». Впервые во внезапно потухших глазах бесстрашной девчонки он увидел не то растерянность не то просьбу. Но команда «Отбой!» в Урочище чтилась свято. Он строго скомандовал:

- Марш в казарму…- но потом почему-то добавил: - Завтра продолжим.

Уже бежавшая в блок Вера прокричала с детской радостью:

- Есть командир!

Зозон хмыкнул и поплёлся в свою квартиру.

Домашних дел у спецназовцев не было – всё это было заботой живших в Урочище женщин. Их жёны должны были не только готовить и обстирывать свои семьи, а также живших в казарме холостяков; воспитывать и учить детей. Они занимались ремонтом жилищ, одежд и обуви, уборкой всего урочища, подготовкой полосы препятствий, походами на Октябрьскую за покупками. В их обязанности входили чистка туалета, удержание груш во время отработки ударов спецназовцев, приведение в действие множества подвижных тренажёров и много-много неспецифичных для женщин обязанностей.

Были в Урочище две небольшие мастерские. Одна – по ремонту арбалетов и изготовлению стрел, вторая – швейная, где в основном готовили одежду для спецназовцев и армии. Работали в них, понятное дело, тоже только женщины. Но всё это было лишь приятными заботами по сравнению с тяжкой судьбой тысяч крестьянок других поселений Муоса, вынужденных трудиться в верхних помещениях, а то и подыматься на Поверхность. Женщины Урочища жили в сытости и безопасности, а это для Муоса было уже не мало.

Правда их приниженное положение в Урочище усугублялось ещё и тем, что мужья часто гибли, успев завещать их другим мужчинам, естественно без учёта их собственного мнения. И не одна женщина этого поселения не могла воспротивиться предсмертной воле погибшего мужа. Некоторые женщины переходили из рук в руки по нескольку раз. И это очень тяжело: только привыкнешь к своему суровому другу, только научишься его делить с другой женой или жёнами, только всё наладится, только вроде бы и привяжешься к нему и, может быть, даже начнёшь любить, а его уже несут в Урочище на руках. Только похоронили, и не успела наплакалась вдоволь, а к тебе тем же вечером заваливается друг мужа, которому ты завещана покойным. И хорошо если он проявит человечность, даст тебе время пообвыкнуться, смириться с неминуемым. Такое бывало редко. Обычно новый муж сразу же устанавливал свои порядки, ускоряя процесс запоминания пинками и подзатыльниками. В первую же ночь он потребует выполнения супружеского долга, не обращая внимания на то, что ты роняешь слёзы на постель, ещё хранящую запах покойного. А может быть и ещё хуже: он приведёт более молодую и красивую жену, а тебя будет просто ненавидеть, как будто ты виновата в этом диком обычае Урочища. Но и это можно перетерпеть: придёт утро, муж уйдёт. Есть ещё дети – они-то твои и остаются с тобой. А потом, глядишь, стерпится-слюбится… И история Урочища не знала не одной женщины, которая бы из него ушла по своей воле.

Зозон своих жён не любил, но и проблем им особых не доставлял. Когда погиб их прошлый муж, он не спешил в квартиру своего друга. Когда его промедление стало неприличным, пересилив себя, он открыл дверь квартиры. Обе женщины сидели рядом и с испуганной преданностью смотрели на него. Он был волен установить свои порядки: спать с обоими сразу, спать с ними по-очереди или выбрать одну, а вторую оставить в положении присутствующей. Но с лавки на нового папу смотрели ещё четыре пары глаз, и он просто не знал, как ему с этим быть. Отважный боец, которого не пугали не враги, не монстры, чуть не бросился бежать в свою родную и такую уютную казарму. Ещё раз поборов свою нерешительность, он забился в самый угол лежбища, отвернулся к стене, чем-то накрылся и сделал вид, что спит. Всё семейство, как по команде, затихло.

Так продолжалось и дальше: жёны жили сами по себе; дети, которые так и не стали ему своими, росли сами по себе. А он в течении дня до последнего находил себе какие-то дела, а когда надо было спать, не хотя шёл в квартиру и залазил в свой угол. Иногда одна из женщин, не выдерживая холодности своего странного мужа, прижималась к нему, робко его гладила. Иногда он отвечал на ласку, но делал всё «как на задании», без чувств, лишь потому, что так надо. Хотя чаще он просто не реагировал и бедная женщина, вздохнув, отворачивалась к детям. Так он и жил, ни кого не любя и ничего не желая.