Мурашов

— Ха! Фе-одор! — довольно сгорланил солдат. Бросил сигаретку, затоптал ее в землю и показал Мурашову на чан. Жестами изобразил, что его надо взять на спину и нести, как нес он. Мурашов сделал угодливое лицо, послушно закивал и пошел вокруг котла, как бы приноравливаясь удобней ухватить его. Тем временем он огляделся. Окрест не маячило ни одного человека. Промелькнула и минула вход в проулок небольшая компания, возвращавшаяся с места падения самолета, и — снова тишина. Капитан поддернул шаровары, нагнулся и ухватил ручку надежно укрытого на поясе пистолета. Отвел предохранитель. Солдат глядел на него снисходительно: его забавляло, видимо, как тупой забитый молдаванин подходит к столь пустяковому делу, как переноска тяжелой вещи. Так же угодливо ухмыляясь, Мурашов зашел за его спину, быстро вытащил пистолет, приставил к плотному сукну мундира и выстрелил. Выстрел получился приглушенным, но силой его немца бросило к забору, возле которого он и лег, неловко повернув в сторону Мурашова изумленное, испуганное лицо.

— А ты как думал! — бормотал капитан, засовывая оружие обратно. Вокруг по-прежнему не было ни души. Он плюнул, толкнул ногой котел и двинулся из проулка.

Так же понурившись и пыля постолами, он шел к центру. Лишь там, подойдя к лепившемуся возле рынка навесу, под которым привязывали лошадей и волов едущие в город крестьяне, Мурашов поднял голову и огляделся. Тотчас напротив, у входа в чахлый городской садик, он увидел радиста, младшего лейтенанта Гришу Кочнева. Гриша курил, прислонясь к забору, и — не сдвинулся с места, не махнул рукой, не улыбнулся, хоть по задержавшемуся на мгновение взгляду капитан понял: радист узнал его.

13

Гриша подвернул ногу при приземлении. Уже над землей парашют порывом ветра кинуло вбок, тут же он почувствовал удар, боль в правом колене, охнул, и — его понесло по кукурузному полю. Стебли, листья, початки били, по лицу, резали руки, когда он пытался ухватиться, остановиться. Потом ветер переменился, смял купол, бросил обратно, на радиста. Он лежал на спине и не мог подняться — так сразу стреляла в колено боль. Однако руки работали, и он подтягивал, подтягивал стропы, пока не коснулся гладкого, скользящего в руках купольного шелка. Тяжелый купол шел с трудом, не давался, но все-таки Гриша собрал его, хоть убил много времени. Начало светать. Правое колено опухло. Он пытался встать на здоровую ногу, чтобы хоть оглядеться, но неизменно тревожил больное колено и со стоном опускался обратно. Где капитан? Ночь была облачная, ветреная, их могло раскидать друг от друга далеко. На открытом месте можно было, как уговаривались, обозначиться огоньками и найти друг друга… Но в кукурузном поле, лежа, хоть сколько махай фонариком, не будет толка. Когда готовились к операции, Гриша, говорил о прыжке уверенно, небрежно, как о незначительной детали, и невольно передал это настроение Мурашову. Тому не хотелось выглядеть мнительным, чересчур осторожным перед младшим лейтенантом: в конце концов, он строевой командир, тоже понюхал пороха, чего ему бояться? Да и знал по опыту, что всех вариантов боя не предусмотришь, искусство командира — быстро ориентироваться в меняющейся обстановке и принимать верные решения. Какие — подскажут чутье и опыт. Сам радист трижды прыгал на лес, и все разы удачно. Но два раза — к партизанам, на костры, там нельзя было потеряться, и один — уже в разведгруппе. Все тогда было благополучно, они быстро нашли друг друга, а последующее четырехмесячное сидение в лесной землянке, в одиночку, с постоянным нервным, тягостным, изматывающим ожиданием «ходоков», несущих данные для передач, начисто выхлестнуло переживания, связанные с каким-то прыжком.

То, что случилось с Гришей, можно назвать только так: не повезло. Случай наложил лапу на события, на человека. И все-таки, пока солдат не в руках врагов, он надеется. И радист думал, что обойдется, свет не без добрых людей, удача еще проклюнется, напомнит о себе. Он знал ситуации, когда разведчики вынужденно вступали в контакт с местными жителями, и те укрывали их, помогали налаживать связи.