Муравьиные вожди

– Я приехала сюда к вам на выступление, – в предвкушении первой убойной шутки зал перестает дышать, – и в коридоре за спиной слышу голос: «Смотри, смотри, Смеховицкая идёт!» И следом второй голос: «Что, живая?!» Первый: «Раз идёт, значит, живая. Если бы была неживая, её бы несли».

Рябина закрыла рот. И больше его не открыла. Никто не смеялся.

Юра тревожно поглядел по сторонам. Тихо. Так, в полной тишине, прошла секунда. Потом другая. И вдруг воздух в ангаре взорвался!

Гоготал один зритель: человек-сирена Спартак. Он веселился так искренне, что быстро заразил оптимизмом тысячу остальных карапузов. Со сцены им вторила Рябина. С первых рядов было видно, как она трясется в своем кресле.

Причина веселья Спартака крылась в следующем. Рядом с мальчиком сидел Алексей Макаров. За день он нагулял себе серьёзный аппетит, которому не помог даже плотный ужин. Поэтому, когда столовая обезлюдела, случился акт вандализма. Великий аккуратист выкрал оттуда каталку печеночного паштета. Больше ничего не подвернулось.

Но как её вскрыть?

Тайная Страсть испробовал всё. Он ковырял плотный целлофан ногтями, пилил его о спинку стула, грыз. За этой неравной борьбой с интересом наблюдали рядом сидящие дети. Некоторые даже затаили дыхание, когда великий аккуратист положил каталку на подлокотник и попытался разрубить её ребром ладони, как заправский ниндзя.

Здоровехонька!

Тогда сдавленный хрип вырвался из груди Алексея Макарова. Он бросил треклятую сосиску на пол и прыгнул на неё обеими ногами…

Такая сценка убить способна, не то что рассмешить до колик. То есть Спартак выжил просто каким-то чудом.

Но Рябина пересмеяла даже его. В зале стих последний всхлип, а она всё смеялась своим скрипучим голоском. У многих создалось впечатление, будто под потолком кружит стая растревоженных ворон.

– Хар-хар-хар! Как водится, я прошу вас, уважаемые зрители, писать записочки с вопросами и передавать их мне на сцену. Хар-хар-хар!

Большинство детей видели живую Рябину Смеховицкую первый раз. Так что мало кто был знаком с особенностью её представлений. А фишка в том, что весь концерт состоит из прочтения вслух записок зрителей. Обычно этот способ осечек не даёт. Но тут, в «Титанике», произошло что-то из ряда вон.

Записок не передавали! И не только потому, что у детей не было с собой бумаги, на которой можно было бы их написать. Они вообще не знали, о чём спросить Рябину. Кошмар. То есть ей послали всего одну записку. Рябина жадно схватилась за неё и сразу, не задумываясь, пустила в эфир:

– Рябина, как вам девушки нашего лагеря?

Через минуту – не раньше – ангар завибрировал от хохота.

…Третий сон глядит Рябина. Конечно же, он очень смешной. А Юра всё бродит по лагерю, как кентервилльское привидение, и беззвучно страдает от страшного, нечеловеческого разочарования.

– Почему мне не смешно? – то и дело шепотом задаёт Юра этот вопрос планете Луна. Но планета Луна глупо улыбается и молчит.

Чем помочь бедняге, мы даже не знаем. И, кстати, абсолютно не за чем ему сейчас идти к кустам за столовой… Но он пошёл. И испытал второе за вечер чудовищное потрясение.

Побоище под луной за руку и сердце Василисы

То, что увидел физрук, было почище Рябины Смеховицкой. Перед ним разыгрывалось настоящее свидание.

Участниками действия были вожатая Сашкина и старший воспитатель Вениамин Чавкин. Они сидели на разных концах лавочки, и с каждой минутой Чавкин мало-помалу пододвигался к Василисе. Одновременно он срывающимся на фальцет тенором произносил:

– Улыбнется небу жухлая трава.

Не разлюбят ветер голые осины.

Листья – это желтые слова,

Чьих-то глаз не тронувшие синих…

Поэт умолк. И сразу в романтичную паузу ворвалась беспокойная тишина южной ночи. Всей мощью окрестных цикад исполняя гимн любви и страсти.

– У меня зеленые глаза, – прошептала девушка.

Красота и свежесть только что прочитанного стиха тронули ее чуткую душу. Но вместе с тем не заметить некоторые расхождения с объективной реальностью она не могла. Сашкина пока не знала об одном недостатке, которым страдает большинство поэтов: они никогда не посвящают стихотворение только одной женщине. Что до Чавкина, то за три дня обитания в лагере он успел прочесть свое творение аж десяти девушкам. И только от двух добился поцелуя.

– Что? – удивленно переспросил он.

Сине-зеленые глаза широко раскрылись, заблестели в лунном свете. Первый раз за все время их знакомства он сказал прозой!

– Я говорю, – совсем растроганная девушка взяла в свои горячие ладошки ледяные пальцы поэта, – я говорю, что у меня не голубые глаза. Зеленые.

– И вообще, при чем тут осень?! – закричал благим матом выскочивший из кустов Алексей Макаров.

Поэт испуганно сдал на два шага назад, вдохнул полной грудью бодрящий морской бриз и вдруг выдал дуплет, коим шокировал не только бывшую Тайную Страсть, но и Василису.

– Вонял в крапиве, самурай?

Иди, цветы доудобряй!

– Дурак! Я вовсе там не какал, – поставил интеллектуальный блок Алексей Макаров.

– Конечно. Ты – банально… – продолжал атаковать поэт.

Но Тайная Страсть не сдавался:

– Я над тобой от смеха плакал.