Мургаш

Построенный во времена турецкого ига, монастырь выдерживал осаду и разбойников и башибузуков[11]. Его постройки образовывали правильный четырехугольник с большим внутренним двором. Высокая стена придавала монастырю вид небольшой крепости. Разместив батальоны, Калоян, Педро, Ворчо и я пошли к игуменье. В просторной комнате с иконами нас встретила женщина с поседевшими волосами. Мы чинно поприветствовали ее, она подошла и подала руку:

— Добро пожаловать.

Мы присели на низенькие стульчики, предложенные нам игуменьей. Смотрела она спокойно.

— Вы знаете, что мы партизаны?

— От ваших людей узнала, сын мой.

Ее ровный голос не выражал ни тревоги ни недовольства.

— Какие-нибудь жалобы есть?

— Нет, сын мой. Только вот закрыли нас здесь.

— Простите, но иначе нельзя…

Я начал говорить ей о нашей борьбе с фашистскими захватчиками, о нашей мечте завоевать свободу для всех людей. Ни один мускул не дрогнул на лице игуменьи. Оно оставалось все таким же спокойным, будто ничто земное ее не трогало.

— Мы пришли к вам с просьбой. Дайте нам продуктов. За часть мы заплатим, а за остальное оставим расписку. И еще просим вас не сообщать полиции, сколько нас и куда мы ушли.

Игуменья чуть вздрогнула. Лицо ее покрыл легкий румянец:

— Упаси господь, сын мой! Предавать ближнего — величайший грех.

Она помолчала, а потом тихо сказала:

— Об одном вас попрошу: не забирайте все.

— Будьте спокойны. Мы возьмем столько, сколько нам нужно, и не больше.

Прощаясь, она подала нам всем руку и произнесла:

— Да хранит вас бог…

Мустафа и его помощники испекли хлеба для неприкосновенного запаса и снова замесили тесто. В монастырской кухне наши повара приготовили курбан[12] из двух баранов и свиньи. Мясники освежевали телку, а после нее такая же участь ожидала корову, приведенную из хлева.

— Лазар, мед есть, — сказал мне Цветан.

— Надо взять немного. Мед — отличное лекарство.

Скоро ужин был готов, и я отдал необычный в партизанских условиях приказ:

— Наедаться до отвала!

Приказ этот был встречен с энтузиазмом.

После ужина я приказал всем сразу же ложиться спать. Ведь нам предстоял продолжительный и полный неизвестности поход.

Группа Миле, в которой были преимущественно старые, опытные партизаны, заняла позицию примерно в километре от монастыря. Мы выставили часовых, и все завалились спать.

2

— Товарищ командир, товарищ командир!

Кто-то сильно тряс меня за плечо. И тут же я услышал выстрелы — один, другой, третий, затем нестройный залп.

Тревога прогнала сон. Я открыл глаза. Надо мной стоял Ворчо:

— Товарищ командир, стреляют!

Стрельба разбудила всех. Ко мне прибежали командиры обоих батальонов.

— Построить людей! Взять ранцы с продуктами! Проверить оружие!

Ленко и Атанас стремительно выскочили наружу. Я услышал их голоса. Они отдавали команды кратко, спокойно.

Занимался рассвет. Был пятый час утра. Шум боя нарастал. Заговорили тяжелые пулеметы. Я уловил их отдаленное торопливо-прерывистое кваканье. Это были «максимы».

Видно, на нас наступала целая дружина[13]. Противник, конечно, превосходил в численности и вооружении, зато у нас была более выгодная позиция. Мы поднялись с Калояном на длинный деревянный чердак.

«Если нас не окружат…» И Здравко и я одновременно подумали об одном и том же. «Если нас не окружат, мы легко справимся с противником».

Немного погодя прибежал Шомпол.

На дороге к монастырю показалась колонна солдат. Впереди шагали два офицера. Они, очевидно, не подозревали, что партизаны находятся так близко, поэтому шли в открытую. Миле доложил мне об этом.

— Сколько их?

Шомпол задумался:

— Двести… или триста… Но конца колонны еще не видно.

— Немедленно возвращайся. Задержите противника, без приказа позицию не оставляйте!

— Есть, товарищ командир!

Я припал глазами к биноклю и осмотрел гору справа. По ее гребню двигалась войсковая колонна. Слева на гребне другой горы я увидел то же самое. По грубому подсчету, в трех колоннах на нас двигалось больше тысячи человек.

Неужели кто-то успел сбежать из монастыря и предать нас? Бой с тысячью или полутора тысячами отлично вооруженных солдат не предвещал ничего хорошего.

Оставался единственный путь — уходить через северные ворота монастыря, быстро пройти через лес и занять гребень, ведущий к Мургашу. Если бы нам удалось вовремя подняться наверх, опасность миновала бы.

Я приказал отходить первым батальону Ленко. Латин открыл тяжелые деревянные ворота и перешагнул через высокий порог. В этот миг со стороны левого ската застрочил пулемет. Латин сделал несколько шагов и упал на снег.

— Назад! — крикнул Ленко, схватив за плечо партизана, уже вышедшего за ворота.

— Что там?

— Латина убили! Стреляют с противоположного хребта!

Пулемет замолчал на какое-то мгновение, а затем снова заговорил. Единственный путь отхода был отрезан. Правда, мы могли спуститься вниз, в овраг, но это означало бы для нас верный, полный разгром.

Оставалось одно — невзирая на стрельбу, проскочить простреливаемое пространство примерно метров в двадцать. Можно было воспользоваться паузами между пулеметными очередями.